Чернильно-Черное Сердце
Шрифт:
— Узнаем, — сказал Страйк, прежде чем Грант успел заговорить, — как только увидим письмо, которое не было положено в гроб.
— О, ты рассказал им, — сказала Хизер, улыбаясь Гранту. — Я сказала…
— Заткнись, — прорычал Грант.
Хизер не могла бы выглядеть более потрясенной, если бы он дал ей пощечину. Неуютную тишину нарушило яростное тявканье собаки в соседнем саду.
— Говорили ему, чтобы он признался, да? — сказал Страйк Хизер. — Жаль, что он не послушал. Сокрытие улик по делу об убийстве, ложь об общении с мертвой женщиной…
Хизер
— Корморан, — сказала Робин в третий раз, — никто не скрывал улик. Лично я, — продолжила она, обращаясь к Ледвеллам, — считаю, что вы были вполне в своем праве прочитать эти письма. Она была вашей племянницей, и любой из мужчин, написавших их, мог быть ответственен за ее смерть, не так ли?
— Именно это я и сказала! — сказала Хизер, воодушевленная. Уловив выражение лица своего мужа, она добавила: — Ну, это правда, Граб, я сказала…
— Я не признаю, что мы читали письма, и не признаю, что мы не положили их оба в гроб, — сказал Грант. Теперь он снял солнцезащитные очки. В угасающем свете его лицо с тяжелыми челюстями выглядело как примитивная резьба.
— Но ваша жена только что призналась в этом, — сказал Страйк.
— Нет, она…
— Да, она призналась, — сказал Страйк, — и это основание для ордера на обыск. Конечно, если вы хотите сжечь письмо до приезда полиции, это ваш выбор, но мы оба сможем дать показания о том, что только что сказала Хизер. И в крайнем случае, я думаю, Министерство внутренних дел разрешит эксгумацию.
С раздражающей предсказуемостью, как показалось Страйку, мать Хизер появилась у французских дверей и весело сказала,
— Есть место для маленького?
— Нет, — огрызнулся Грант. — Я имею в виду, дай нам минутку, Венди.
Явно разочарованная, она удалилась. Соседская собака продолжала тявкать.
— Я бы посоветовал вам обоим хорошенько подумать о последствиях дальнейшего отрицания того, что вы заполучили это письмо, — сказал Страйк.
— Все будет хорошо, — солгала Робин, обращаясь к испуганной Хизер, — если вы признаетесь сейчас. Все поймут. Конечно, вы боялись, что Ормонд или Блей как-то связаны со смертью Эди. Я не думаю, что на вашем месте кто-нибудь удержался бы от того, чтобы вскрыть письма, учитывая, как она умерла. Это вполне понятный поступок.
Хизер выглядела немного успокоенной.
— Тогда как продолжение притворяться, что вы не получили письмо, будет выглядеть чертовски подозрительно, когда все это всплывет, — сказал Страйк, с интересом вернув Гранту его враждебный взгляд. — Газеты любят такие вещи. “Почему они не сказали?” “Почему они скрыли это?”
— Граб, — прошептала испуганная Хизер, и Робин была уверен, что она представляет себе сплетни у ворот детской площадки, если газеты действительно напечатают такие истории. — Я думаю…
— Мы не скрывали ее, — сердито сказал Ледвелл. — Мы просто не положили ее в гроб. Это было отвратительно, то, что он написал. Я не собирался хоронить ее с этим.
— Можно нам посмотреть? — сказал Страйк.
Соседская собака продолжала неистово тявкать, пока Грант сидел,
— И часто так? — приятно спросила Робин, указывая в сторону шумящей собаки.
— Собака? О да, — сказала Хизер. — Она никогда не останавливается! Это померанец. Девочки умоляли нас завести щенка. Мы сказали, что может быть, как только вернемся в Оман — дело в том, что помощь по дому там такая дешевая, что я, наверное, смогу справиться с собакой и ребенком. Но это будет не померанец, это точно.
— Нет, я вас не виню, — сказала Робин, улыбаясь, в то время как ее пульс учащался при мысли о доказательствах, которые вот-вот появятся.
Грант снова появился, держа в руках конверт. Прежде чем он успел сесть, Страйк сказал,
— У вас есть прозрачный пластиковый пакет?
— Что? — сказал Грант, который все еще выглядел рассерженным.
— Прозрачный пластиковый пакет. Там будут следы ДНК. Я не хочу загрязнять его еще больше.
Грант бесропотно вернулся на кухню и вернулся с конвертом и пакетом для заморозки.
— Если вы можете, откройте письмо и положите его и конверт в пакет, прежде чем мы его прочитаем, — сказал Страйк. Грант сделал то, что ему было сказано, а затем положил запечатанное письмо на стол.
Сердце Робин учащенно забилось. Она наклонилась к Страйку, чтобы прочитать короткий абзац, написанный самым чистым образцом того, что Пэт назвала бы “письмом психа”, который Страйк когда-либо видел. Маленький и неровный, с некоторыми буквами, навязчиво выведенными темными чернилами, он выглядел странно детским, или мог бы показаться таким, если бы не безупречное написание и содержание.
Ты сказала мне, что я такой же, как ты. Ты заставила меня думать, что любишь меня, а потом бросила, как кусок дерьма. Если бы ты жила, ты бы использовала и пытала больше мужчин ради удовольствия, выплевывая их, когда тебе надоедало. Ты была высокомерной, лицемерной, презренной дрянью, и я хочу, чтобы эти слова гнили рядом с тобой, твоя самая близкая, самая правдивая эпитафия. Смотри из ада и наблюдай, как я завладеваю “Чернильно-черным сердцем”, навсегда.
— Катя Апкотт дала вам это? — спросил Страйк, глядя на Гранта.
— Да.
— Это отвратительно, не так ли? — горячо сказала Хизер. — Просто отвратительно. И тот факт, что Катя переписала всю эту грязь, а затем передала ее Грубу, зная, что там было — и Аллан Йоман и Ричард Элгар говорят, что она такая милая женщина — честно говоря, мне стало плохо, когда я услышала их в тот день в Клубе искусств.
— Только вот Катя Апкотт этого не писала, — сказал Страйк. — Это не ее почерк. Вот ее почерк, — сказал Страйк, указывая на конверт, на котором было написано “Для Эди” тем же аккуратным, квадратным почерком, что и в списке имен, который Катя дала ему несколько недель назад.