Чернильное сердце
Шрифт:
Фарид не мог сдержать улыбки.
– Ну, значит, трое, – сказал он. – Трое против двадцати.
– Да, звучит довольно безнадёжно, понимаю. – Волшебный Язык вздохнул и поднялся с земли. – Пойдём расскажем Элинор, что ты узнал, – сказал он.
Но Фарид остался сидеть на траве. Он поднял сухую ветку, из тех, что валялись повсюду вокруг. Отличный хворост для костра. Здесь его было сколько хочешь. В прежней его жизни за таким хворостом надо было ехать очень-очень далеко. Он был на вес золота. Фарид взглянул на ветку, провёл пальцем по сухой коре и бросил взгляд в сторону деревни
– Нам мог бы помочь огонь, – сказал он. Волшебный Язык посмотрел на него, не понимая.
– Как это?
Фарид подобрал ещё ветку, потом другую. Он складывал в кучу сухие сучья и ветки, которые здешние деревья сбрасывали, будто им их девать некуда.
– Сажерук научил меня укрощать огонь. Это как с Гвином: он кусает только того, кто не сумеет его схватить, а если обращаться с ним правильно, он будет слушаться. И Сажерук научил меня этому. Если мы применим его в нужное время и в нужном месте…
Волшебный Язык нагнулся, поднял сухую ветку и провёл по ней ладонью.
– А как ты загонишь его обратно, когда он разгуляется? Дождя не было уже давно. Ты оглянуться не успеешь, как холмы запылают.
Фарид пожал плечами.
– Только если не повезёт с ветром. Но Волшебный Язык покачал головой.
– Нет! – сказал он решительно. – На то, чтобы играть с огнём в этих холмах, я пойду в последнюю очередь. Давай проберёмся сегодня ночью в деревню. Может быть, нам удастся прошмыгнуть мимо часовых. Может быть, они плохо друг друга знают и примут меня за одного из своих. Ведь однажды нам уже удалось от них ускользнуть. Может быть, нам это и во второй раз удастся.
– Довольно много «может быть», – сказал Фарид.
– Знаю, – ответил Волшебный Язык. – Знаю.
ВЫДУМКИ ДЛЯ БАСТЫ
– Гляди: я плюю на него! Чтоб ему сгинуть на веки веков! Увидишь владельца, скажи ему, что ты слышал! Скажи, что в тысячу двести девятнадцатый раз Дженнет Клустон призывает проклятие на его голову, на его дом, хлев и конюшню, на чад и домочадцев, на всю его родню, на его слуг и гостей – будь они прокляты до седьмого колена!
Фенолио быстро сумел убедить охранявшего дверь часового, что ему нужно немедленно поговорить с Бастой. Старик был мастер врать. Он плёл истории из ничего быстрее, чем паук паутину.
– Чего тебе, старик? – спросил Баста, появляясь в дверях. Он захватил оловянного солдатика. – Держи, маленькая ведьма! – Он протянул его Мегги. – Я бы бросил его в огонь, но меня здесь никто больше не слушает.
Оловянный солдатик вздрогнул при слове «огонь», усы у него стали дыбом, а в глазах отразилось отчаяние, больно кольнувшее Мегги. Ей казалось, что она слышит биение маленького сердца у себя в горсти. Она вспомнила конец этой сказки: «Тут оловянный солдатик совсем расплавился. От него остался только крошечный кусочек олова. На следующий день, когда служанка выгребала золу, она нашла в топке оловянное сердечко».
– Да, тебя здесь
– Сделку? – Во взгляде Басты мешались страх и высокомерие.
– Да, сделку, – тихо повторил Фенолио. – Мне скучно! Я ведь, как ты выразился, писака. Мне, чтобы жить, нужна бумага, как другим хлеб и вино или ещё что-нибудь. Принеси мне бумаги, Баста, и я помогу тебе снова получить ключи. Те ключи, что отобрала у тебя Сорока.
Баста вытащил нож. Когда он щелчком раскрыл его, оловянный солдатик так затрясся, что выронил штык.
– Как ты это себе представляешь? – спросил Баста, вычищая остриём ножа грязь из-под ногтей.
Фенолио нагнулся к нему.
– Я напишу тебе заклинание, насылающее хворь. Такое, что Мортола сляжет на много недель, и у тебя будет время доказать Каприкорну, что ключам лучше находиться у тебя. Конечно, заклинание действует не сразу, тут нужно время, но зато, когда уж оно подействует, можешь мне поверить… – Фенолио многозначительно приподнял брови.
Но Баста сделал презрительную гримасу:
– Я уже пробовал – и пауками, и петрушкой с солью. Старуху ничем не проймёшь.
– Петрушка и пауки! – Фенолио тихо рассмеялся. – Глуп же ты, Баста. Я говорю не о детском колдовстве. Я говорю о буквах. Буквы могут принести и добра и зла больше, чем что бы то ни было, уверяю тебя. – Фенолио понизил голос до шёпота: – Я ведь создал тебя из букв, Баста! Тебя и Каприкорна.
Баста отшатнулся от него. Страх и ненависть – брат с сестрой, и Мегги видела на лице Басты то и другое разом. Но она видела и другое: он верил старику! Он верил каждому его слову.
– Ты колдун! – выдавил он из себя. – И тебя, и девчонку надо бы сжечь вместе с этими проклятыми книгами, а заодно и её папашу. – И он поспешно трижды плюнул под ноги старику.
– Плюёшься? Это от чего помогает – от сглаза? – насмешливо сказал Фенолио. – Насчёт сжечь – мысль не новая, Баста, но у тебя особенно новых мыслей никогда не бывало. Ну что, мы сговорились или как?
Баста таращился на оловянного солдатика, пока Мегги не спрятала его за спину.
– Ладно, – хрипло сказал он потом. – Но я буду ежедневно проверять, что ты там нацарапал, понял?
– Конечно! – Фенолио энергично кивнул. – Да, мне бы ещё ручку. Чёрную, если можно.
Баста принёс ручку и целую стопку белой писчей бумаги. Фенолио с глубокомысленным видом уселся за стол, положил перед собой лист бумаги, сложил его, а потом аккуратно разорвал на девять частей. На каждой части он написал пять букв; буквы были везде одни и те же, витиеватые и неразборчивые. Потом он тщательно свернул все бумажки, плюнул на каждую и протянул их Басте со словами:
– Три там, где она ест, три там, где она спит, и три там, где она работает. Тогда через три дня и три ночи наступит то, чего ты хочешь. Но если проклятая найдёт хоть одну бумажку, чары тут же обратятся против тебя.