Это былопочти перед самой войной,мы смотрели немецкий фильм,Песню о Нибелунгах,фильм, конечно, немой,и веселый тапериз студентовнаяривал лихо на пианиночто-то смешное,и мы хохотали,когда белокурый красавец Зигфридумывался кровью драконапод мелодиюпопулярной в ту поруспортивной песни.Мы изучали тогданемецкое средневековье,миннезанг,майстерзанг,мы любили щегольнутькаким-нибудь звучным именем,каким-нибудь Вальтеромфон дер Фогельвейде.Оставалось несколько месяцевдо начала этой войны,с которой мы возвращалисьдолгие годы,с которой не все мы вернулись,мы,от души хохотавшиенад этой отличной шуткой —Зигфридумывается кровью дракона,умываетсякровью,ха-ха,умываетсякровью!
Дети
Дети, как жители иностранныеили пришельцы с других планет,являются
в мир, где предметы странные,вещи, которым названья нет.Еще им в диковину наши нравы.И надо выучить все слова.А эти звери! А эти травы!Ну, просто кружится голова!И вот они ходят, пометки делаяи выговаривая с трудом:– Это что у вас? – Это дерево.– А это? – Птица. – А это? – Дом.Но чем продолжительнее их странствиеони ведь сюда не на пару дней —они становятся все пристрастнее,и нам становится все трудней.Они ощупывают переборочки,они заглянуть стараются за.А мы их гиды, их переводчики,и не надо пыль им пускать в глаза!Пускай они знают, что неподдельно,а что только кажется золотым.– Это что у вас? – Это дерево.– А это? – Небо. – А это? – Дым.
Старая женщина с авоськой
А вот явленье грусти бесконечной,хотя,на первый взгляд,и беспричинной.На остановке где-нибудь конечнойстарушка из автобуса выходит.Ах, город,эти новые дома,керамика,стеклои алюминий!Какая пестрота и легкость линийв меняющихся контурах его,какая гамма цветосочетаний!Здесь для примера я бы показалЦентральный, скажем, аэровокзалили Дворецдля бракосочетаний,куда подъехал свадебный кортежс девчонкою в одежде подвенечной…Но вот картина грусти бесконечной,когда старушка площадь переходит.Ах, город,всё куда-то он спешит,торопится на ярмарки,на рынки,на свадьбы,на рожденья,на поминки,проглатывая прессу на ходу,прижав к себе попутные покупки,нет-нет еще косясь на мини-юбки,как бы стыдясь,что снова уличенв приверженности к моде быстротечной…Но вот картина грусти бесконечной,и я едва не плачу в этот миг,когда старушка площадь переходит,в скрещенье всех событий мировыхшагает по дорожке пешеходной,неся свою порожнюю авоську,где, словно одинокий звук минорныйи словно бы воробушек озябший,один лежит на донышкелимон.
«Завидую, кто быстро пишет…»
Завидую, кто быстро пишети в благости своей не слышит,как рядом кто-нибудь не спит,как за стеною кто-то ходитвсю ночьи места не находит.Завидую, кто крепко спит,без сновидений,и не слышит,как рядом кто-то трудно дышит,как не проходит в горле ком,как валидол под языкомсосулькой мартовскою тает,а все дыханья не хватает.Завидую, кто крепко спит,не видит снов,и быстро пишет,и ничего кругом не слышит,не видит ничего кругом,а если видит,если слышит,то все же пишет о другом,не думая,а что же значит,что за стеною кто-то плачет.Как я завидую ему,его уму,его отваге,его перу,его бумаге,чернильнице,карандашу!А я так медленно пишу,как ношу трудную ношу,как землю черную пашу,как в стекла зимние дышу —дышу, дышуи вдруготтаиваю круг.
Воспоминанье о дождевых каплях
Дождь проникал к нам запростасквозь дырявую крышу,потолки протекали,на них выступали желтые пятна,кусочки известки падали на пол,а на полу стояли корыта,ведра, тазы, кастрюли,и за ночь,если дождь шел ночью,они наполнялись мягкойдождевою водой.Кап, кап, кап…Впрочем,меня это занималомало.Детский мой сон был крепок,звуки паденья капельмне не мешали.Я вижу отчетливо комнату,эти кастрюли и ведра,расставленные в странном порядке,как шахматные фигурыв этой игре с дождем,вижу паденье капель,круги на водеи маленькие воронки,но, как ни стараюсь,не слышу звука —словно в немом кинофильме.– Звук! – я кричу,– звук!И он догоняет меня,звук пролетевшего самолета,назойливый стук метронома,колокол,частые взрывы —аж лопаются перепонки —кап, кап, кап…
Как показать зиму
…но вот зима,и чтобы ясно было,что происходит действие зимой,я покажу,как женщина купилана рынке елкуи несет домой,и вздрагивает елочкино телоу женщины над худеньким плечом.Но женщина тут, впрочем,ни при чем.Здесь речь о елке.В ней-то все и дело.Итак,я покажу сперва балкон,где мы увидим елочку стоящейкак бы в преддверьежизни предстоящей,всю в ожиданье близких перемен.Затем я покажу ее в одиниз вечероврождественской недели,всю в блеске мишуры и канители,как бы в полете всю,и при свечах.И наконец, я покажу вам двор,где мы увидим елочку лежащейсреди метели,медленно кружащейв глухом прямоугольнике двора.Безлюдный двори елка на снегуточней, чем календарь, нам обозначат,что минул год,что следующий начат.Что за нелепой разной кутерьмой,ах, боже мой,как время пролетело.Что день хоть и длинней, да холодней.Что женщина…Но речь тут не о ней.Здесь речь о елке.В ней-то все и дело.
Как показать
зиму
Диалог у новогодней елки
– Что происходит на свете? – А просто зима.– Просто зима, полагаете вы? – Полагаю.Я ведь и сам, как умею, следы пролагаюв ваши уснувшие ранней порою дома.– Что же за всем этим будет? – А будет январь.– Будет январь, вы считаете? – Да, я считаю.Я ведь давно эту белую книгу читаю, этот,с картинками вьюги, старинный букварь.– Чем же все это окончится? – Будет апрель.– Будет апрель, вы уверены? – Да, я уверен.Я уже слышал, и слух этот мною проверен,будто бы в роще сегодня звенела свирель.– Что же из этого следует? – Следует жить,шить сарафаны и легкие платья из ситца.– Вы полагаете, все это будет носиться?– Я полагаю, что все это следует шить.– Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,недолговечны ее кабала и опала.– Так разрешите же в честь новогоднего баларуку на танец, сударыня, вам предложить!– Месяц серебряный, шар со свечою внутри,и карнавальные маски – по кругу, по кругу!– Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, рукуи – раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!..
Воспоминанье о скрипке
Откуда-то из детствабумажным корабликом,запахом хвойной ветки,рядом со словом полькаили фольга,вдруг выплываетстранное это слово,шершавое и смолистое —канифоль.Бумажный кораблик,елочная игрушка,скрипочка,скрипка.Шумные инструменты моего детства —деревянные ложки,бутылки,а также гребенки,обернутые папиросной бумагой, —это называлось тогда шумовым оркестром,и были там свои гении и таланты,извлекавшие из всего этогозвуки,потрясавшие наши сердца.Я играл на бутылках,на деревянных ложках,я был барабанщикомв нашем отряде,но откудаэто воспоминанье о скрипке,это шершавоеощущенье смычка,это воспоминаньео чем-то,что не случилось?
«Была зима, как снежный перевал…»
Была зима, как снежный перевал,с дымком жилья, затерянным в провале.Но я в ту пору не подозревал,что я застрял на этом перевале.Была такая длинная зима,когда любой вечернею пороюуже легко – сойтись горе с гороюи очень трудно не сойти с ума.Была зима,и загородный дом,где в сумерках мерцает телевизори где гудит огонь,бросая вызовметелям,снегопадам,январю —всему, что нам на головы свергалось.Дни прибывалипо календарю.К пяти часам у нас уже смеркалось.Когда в окно вползала чернотаи все предметы делались иными,я видел,как подводится чертапод нашими усильями дневными,под нашей каждодневною тщетой.А ниже,оставаясь за чертой,тянулась цепь таинственных пометок,и лес напоминал строеньем клетоки всей своею сущностью прямой,что он не только современник мой,но и другого века однолеток,и он другие помнит времена.Графический рисунок голых ветокнапоминал при этом письменадавно существовавшего народа.А я еще задач такого родане знал,я перед ними пасовали то и дело путался в ответах.Да и мороз к тому же рисовална стеклах непонятные узорыи всякие загадывал загадки,которых я разгадывать не мог,хотя и упражнялся регулярно.А утром сноватоненький дымокстоял над крышей перпендикулярно,и даль передо мной была бела,и жизнь моя передо мной былакак на ладони вся,как на экране,и можно было с легкою душойперечеркнуть написанное ране,переписать строку или главу,которая лишь сдавленно звучала,перемарать постылый черновик,и даже сжечь,и все начать сначала.
Сон о дороге
И еще такой я видел сон.Люди,их несметное количество,все, кто жил на свете до меня,двести поколений человечества,в отблесках закатного огняпо дорогешлимимо меня.Люди эти, малы и велики,выходя из тьмы своих веков,на себе несли своих боговтемные таинственные лики,свои стяги и свои вериги,груз венков своих,своих оков,книги своих пастырейи книгивольнодумцев и еретиков,древние орудия познанья,множество орудий для дознаньяи для целей всяческих других,чаши для куренья фимиама —словом, все,с чем шла когда-то драмаих страстей и верований их.Как ее разрозненные звенья,времена смешав и поколенья,шли передо мною Брут и Цезарьи Марат с Шарлоттою Корде,армии афинян и троянцев,якобинцеви преторианцев,Азия бок о бок и Европа,вперемежку Рим и Карфаген.И почтенный киник из Синопа,седовласый старец Диоген,выступив на миг из полумрака,поднял свой фонарик над собоюи сказал мне строго:– Для чего! —И подобно греческому хору,тысячи людей одновременновыдохнули разом:– Для чего! —Кто-то рявкнул басом:– Ты ответишь! —И шепнули рядом:– Ты все скажешь!Ты нам головой своей ответишь,если ты не скажешь —для чего!.. —Я хотел ответить,я пытался,я кричал,но звук терялся где-то —как всегда во сне бывает это,вымолвить не мог я ничего.А меж темпоток уже кончался,край его вдали обозначался,и, венчая шествие, качалсяодинокий факел позади.И тогданад темною дорогой,где шаги едва уже звучали,преисполнен гнева и печали,трубный глас раздался:– Проходи!!! —И тогда пошел я вслед за ними,как в конце военного парадас площади уходят музыканты,завершая шествие его.А потом дорога опустела,лишь траватревожно шелестела,и звезда полночная блестела,грустно вопрошая:– Для чего?