Черно-белый танец
Шрифт:
– И?… Что было потом?
– Ну, она, в общем-то, в тот день соблазняла меня, и довольно успешно… А потом… – он усмехнулся. – Можешь считать, что я смирил свою плоть. Когда она взяла и поцеловала меня, я понял, что это все настолько… Настолько неправильно… И некрасиво по отношению к тебе… В общем, я встал с кресла, сказал «извини» – и ушел. По-моему, она рыдала… Но это уже ее проблемы… В общем, ничего у нас с Милкой не было. Не трахал я ее.
– Так когда же ты мне врал, чертов Казанова?! Тогда, в декабре,
– Я никогда тебе не врал. Просто я не все тебе рассказывал. С купюрами рассказывал. С цензурой. Цензуру же в Советском Союзе пока никто не отменял, правда?
…А еще ночь – время для того, чтобы строить планы. И обсуждать текущие дела.
Часам к четырем дошла очередь и до охранника Сивоглотова.
Настя опять, теперь почти дословно пересказала Сене свой разговор с ним.
– Похоже, пустышка, – вздохнул Арсений.
– Похоже, что так… – согласилась она.
– Ладно, – решил Сеня. – Пока отложим. А завтра я к Валентинову пойду. К вашему бывшему шоферу. Тоже, конечно, шансов мало – но все-таки…
В то самое время, утром, когда Арсений и Настя спали утром, как убитые, на чужом диване в чужой квартире в Марьино, в кабинет следователя Воскобойникова входил посетитель.
Воскобойников вызвал его повесткой – с нарочным милиционером под роспись. Вызвал на девять утра. Так рано, чтобы тот не выспался, встал затемно, добирался из своего Загорска первой электричкой. А, может, и всю ночь не спал: ворочался, волновался… Воскобойников знал по своему многолетнему опыту: невыспавшиеся подследственные и свидетели – податливей. Они менее осмотрительны. Им с большим трудом дается вранье.
Вот и теперь тактика его подействовала: в кабинет к следователю входил бледный седой старик с красными глазами.
– Проходите. Присаживайтесь, – сухо предложил Воскобойников.
– По какому вопросу вы меня вызвали? – нервно спросил человек, не успев усесться.
Не отвечая, Воскобойников склонился к бланку протокола.
– Фамилия, имя, отчество? – выстрелил он вопросом.
Гражданину ничего не оставалось, как послушно отвечать:
– Боровко. Иван Саввич.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот двадцатый.
– Место рождения?
– Город Конотоп. Сумской области. Украинской ССР.
– Род занятий? Пенсионер?
– Пенсионер, – вздохнул Боровко.
– Вы, гражданин Боровко, – строго и быстро провозгласил следователь, – вызваны на допрос по делу о двойном убийстве, совершенном с особой жестокостью, – убийстве супругов Капитоновых, Егора Ильича и Галины Борисовны. Вызваны, как свидетель. Пока как свидетель, – многозначительно добавил он. – Вполне возможно, что скоро станете обвиняемым.
В лице Боровко дернулась
Воскобойников намеренно взял с ним с самого начала строгий, жесткий тон. Он намеревался расколоть пенсионера сразу – сегодня же.
– Если вы будете со мной искренни, – продолжил следователь, – тогда я отпущу вас. Возможно, под подписку о невыезде. Вернетесь спокойненько сегодня в свой Загорск, в свой домик… Если встанете на путь противодействия следствию, на путь лжи и обмана – можете пенять на себя. Оформлю задержание – пойдете в камеру. Охота вам в камеру? К насильникам? Убийцам?… Или вы, может, по спецбольнице соскучились – а, Боровко?
– В связи с чем меня вдруг допрашивают по этому делу? – хрипло спросил посетитель.
Он уже – по всему его виду стало ясно – был надломлен – однако не сломлен до конца. Пытался еще ерепениться, гордые вопросы задавать…
– Ведь дело об убийстве Капитоновых, кажется, закрыто… – продолжил тянуть свое Боровко.
– Его возобновили, – отрывисто пояснил Воскобойников. – В связи со вновь открывшимися обстоятельствами… А они, эти вновь возникшие обстоятельства, позволяют следствию прийти к мысли: четыре года назад Капитоновых убили именно вы, Боровко.
В лице допрашиваемого снова что-то дернулось.
– Да, именно вы, Иван Саввич. Ну, что – признаетесь сразу? Оформим явку с повинной. Суд учтет ваше чистосердечное раскаяние. Да и потом: вас ведь в тюрьму, Иван Саввич, не посадят. – Тон Воскобойникова стал задушевным. – Отправят вас снова в больничку. На принудительное лечение. А там – подлечат и через годик выпустят. Ну, максимум, через пару лет… И будете опять огурцы выращивать. А, Иван Саввич? Давайте, рассказывайте. Чего нам зря время терять…
Боровко судорожно сглотнул и размеренно, по слогам, произнес:
– Я не у-би-вал.
– Да бросьте! – по-свойски махнул рукой Воскобойников. – Давайте я оформлю ваше чистосердечное… Расскажете быстренько, как дело было. Хотите, я вам даже подиктую… А?…
Боровко молчал.
– Начнем с того, – уверенно сказал следователь, – что вы давно, еще с пятьдесят первого года, питали неприязненные чувства к Егору Капитонову, потому что полагали, что он явился причиной вашего репрессирования… Это соответствует действительности?
– Соответствует, – хмуро согласился Боровко.
– Запишем. – Воскобойников потер руки.
– Но я не убивал! – вдруг выкрикнул старик.
– Хорошо-хорошо… Давайте будем последовательными… Ладно? Итак, прошло время… И в восемьдесят втором году вы вдруг стали инициатором того, чтобы восстановить с Егором Ильичом Капитоновым дружеские отношения. Это – соответствует?
– Соответствует, – мрачно проговорил старик.
Воскобойников сделал пометку – не в «чистовом» протоколе, а на обычном листе бумаги.