Чернобыльская тетрадь (фрагменты)

Медведев Григорий Устинович

А так во всем был обыкновенный день. Я уже потом, когда всё сказали, вспоминал ту ночь, когда подъехал к блоку. Рытвины на дороге в свете фар вспомнил, покрытый цементной пылью бетонный завод. Запомнилось почему-то. И думаю: странно, и рытвина эта радиоактивная - обычная ведь рытвина, и весь этот бетонный завод, и все-все-и небо, и луна, и кровь, и мозг, и мысли человеческие. Все..."

Свидетельствует Л. А. Харитонова:

"Еще 26 апреля во второй половине дня некоторых, в частности детей в школе, предупреждали, чтобы не выходили из дома. Но большинство не обращало на это внимания. Ближе к вечеру стало понятно, что тревога

обоснованная. Люди ходили друг к другу, делились опасениями. Говорят, некоторые дезактивировались спиртным, поскольку ничего другого не было. Не знаю, я не видела. Но Припять была очень оживленная, бурлила людьми, будто готовилась к какому-то огромному карнавалу. Конечно, на носу были майские праздники. Но перевозбуждение людей бросалось в глаза..."

Тем временем в Москве в аэропорту Быково готовились к вылету члены правительственной комиссии. Летели: старший помощник генерального прокурора Ю. Н. Шадрин, министр энергетики и электрификации СССР А. И. Майорец, заведующий сектором атомной энергетики ЦК КПСС В. В. Марьин, заместитель министра энергетики А. Н. Семенов, первый заместитель министра среднего машиностроения А. Г. Мешков, начальник Союзатомэнергостроя М. С. Цвирко, заместитель начальника Союзэнергомонтажа В. А. Шевелкин, референт Щербины Л. П. Драч, заместитель министра здравоохранения СССР Е. И. Воробьев, представитель Минздрава СССР В. Д. Туровский и другие. В салоне "ЯК-40" уселись друг против друга на красные диваны. Марьин делился мыслями с членами комиссии:

– Главное, что меня обрадовало: выдержал атомный реактор! Молодец Доллежаль! Брюханов разбудил меня звонком в три ночи и сказал; страшная авария, но реактор цел. Подаем непрерывно охлаждающую воду...

– Я думаю, Владимир Васильевич,-включился в разговор Майорец,- мы долго в Припяти не засидимся.

Майорец повторил это через полтора часа в самолете "АН-2", на котором члены комиссии вылетели из аэропорта Жуляны в Припять. Вместе с ними из Киева летел министр энергетики Украинской ССР В. Ф. Скляров, он возразил:

– Думаю, двумя днями не обойдемся...

– Не пугайте нас, товарищ Скляров. Наша, а вместе с нами и ваша главная задача состоит в том, чтобы в кратчайшие сроки восстановить разрушенный блок и включить его в энергосистему.

В это же примерно время личный самолет заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербины был на подлете из Барнаула в Москву. Прилетев в столицу, зампред переоденется, закусит и из аэропорта Внуково вылетит в Киев. В Припять он прибудет к девяти вечера.

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

"На пути из Киева в Припять я сказал Майорцу о рабочих группах. Продумал это заранее, когда летел из Симферополя в Киев. Вот перечень групп, который я предложил:

1) группа изучения причин аварии и безопасности АЭС-ответственные Шашарин, Мешков;

2) группа изучения радиационной обстановки вокруг атомной станции ответственные Абагян, Воробьев, Туровский;

3) группа аварийно-восстановительных работ-ответственные Семенов, Цвирко, монтажники;

4) группа для оценки необходимости эвакуации населения Припяти и близлежащих хуторов и деревень-ответственные Шашарин, Сидоренко, Легасов;

5) группа обеспечения приборами, оборудованием и материалами ответственные Главэнергокомплект, Главснаб.

Приземлились на аэродромчике между Припятью и Чернобылем. Там уже ждали машины. Подъехал и В. Т. Киэима

на "газике". Мы с Марьиным сели в "газик" (Кизима был за рулем) и попросили его проскочить к аварийному блоку. Майорец тоже порывался туда, но его отговорили, и он с командой поехал в горком КПСС.

Миновали кордон оцепления и свернули на промплощадку..."

Прерву Г. А. Шашарина, чтобы сказать несколько слов о заведующем сектором ЦК КПСС В. В. Марьине.

Марьин Владимир Васильевич по образованию и опыту работы инженер-строитель электростанций. Долгое время работал главным инженером строительно-монтажного треста в Воронеже, участвовал в сооружении Нововоронежской АЭС. В 1969 году был приглашен в ЦК КПСС в качестве инструктора ЦК по энергетике в отдел машиностроения. Я довольно часто видел его на коллегиях Минэнерго, партийных собраниях, на критических разборах работы атомных энергетиков в объединениях и главных управлениях. Марьин принимал деятельное участие в работе пусковых штабов атомных строек, лично знал начальников управлений строительства всех АЭС и напрямую, минуя Минэнерго СССР, эффективно помогал обеспечивать стройки оборудованием, материально-техническими и трудовыми ресурсами.

Лично мне этот крупный, рыжеволосый, с громовым басом, сильно близорукий, сверкающий толстыми стеклами роговых очков человек всегда был симпатичен прямотой и ясностью мышления. Трудолюбивый, динамичный, постоянно повышающий свою квалификацию инженер. При всем том Марьин был прежде всего строитель и в эксплуатации АЭС не разбирался. В конце 70-х годов, работая начальником отдела в ВПО Союзатомэнерго, я часто бывал у него в ЦК, где он, в ту пору единственный в аппарате, занимался атомной энергетикой. Обсудив дела, он обычно позволял себе отступления, жаловался на перегруженность: "У тебя десять человек в отделе, а на мне одном висит вся атомная энергетика страны...-И просил:-Оперативней помогайте мне, вооружайте материалами, информацией..."

В начале 80-х годов в ЦК был организован сектор атомной энергетики, Марьин возглавил его, и тогда наконец появились помощники. Одним из них стал Г. А. Шашарин, опытный атомщик, многие годы проработавший на эксплуатации АЭС, будущий заместитель министра энергетики по эксплуатации атомных станций. С ним-то теперь и ехал Марьин в "газике" Кизимы к разрушенному блоку.

Навстречу попадались автобусы и частные машины. Началась самоэвакуация. Некоторые с семьями и радиоактивным барахлом покидали Припять навсегда еще 26 апреля днем, не дождавшись распоряжений местных властей.

Свидетельствует Г. А. Шашарин:

"Кизима подвез нас к торцу четвертого блока. Он уже побывал здесь с утра. Никаких дозиметров у нас, конечно, не было. Кругом валялись графит, обломки топлива. Видны были поблескивающие на солнце, сдвинутые со своих опор барабаны-сепараторы. Над полом центрального зала, похоже, около реактора виднелся огненный ореол, словно солнечная корона. От этой короны поднимался легкий черный дымок. Мы подумали тогда, что это горит что-нибудь на полу. Марьин был вне себя от злости, матерился, в сердцах пнул графитовый блок. Был хорошо виден полусмятый аварийный бак СУЗ, так что мне стало ясно, что взорвался не он. Бесстрашный Кизима ходил и как хозяин сокрушался, что вот-де, мол, строишь, строишь, а теперь вот ходи по разрушенным плодам труда своего. Несколько раз уже, говорит, был здесь с утра, чтобы проверить, не мираж ли все это.