Чернобыльская тетрадь (фрагменты)
Шрифт:
– На диапазоне двести пятьдесят рентген - зашкал в районах завала, машзала, центрального зала и в других местах вокруг блока и внутри. Нужна срочная эвакуация. Анатолий Иванович.
Встал представитель Минздрава СССР Туровский:
– Эвакуация необходима. То, что мы увидели в медсанчасти... я имею в виду осмотр больных... они в тяжелом состоянии, дозы, по первым поверхностным оценкам, в три-пять раз превышают летальные. Бесспорна диффузия радиоактивности на большие расстояния от энергоблока.
– А если вы ошибаетесь?-сдерживая недовольство, спросил Майорец.-Разберемся в обстановке и примем решение. Но я против эвакуации.
Объявили перерыв".
Свидетельствует Б. Я. Прушинский, главный инженер ВПО Союзатомэнерго:
"Когда мы вернулись с Костей Полушкиным в горком, Шашарин и Майорец стояли в коридоре и курили. Мы подошли и прямо там, в коридоре, доложили министру о результатах осмотра четвертого блока с воздуха: можно предположить, что реактор разрушен. Охлаждение неэффективно.
– Аппарату крышка,- сказал Полушкин.
Сильно затягиваясь, в клубах дыма, и без того щупленький и казавшийся на заседаниях коллегий каким-то игрушечным по сравнению с тяжеловесами типа замминистра Семенова, Шашарин сейчас еще больше осунулся, побледнел, обычно приглаженные каштановые волосы торчали перьями, бледно-голубые глаза за огромными стеклами импортных очков смотрели не мигая. Все мы были в это время затравленные и убитые. Пожалуй, кроме Майорца. Он, как всегда, аккуратный, с ровным розовым пробором, на лице - ничего.
– Что вы предлагаете?
– спросил Майорец.
– А черт его знает, сразу не сообразишь. В реакторе горит графит. Надо тушить. Это перво-наперво. А как, чем... надо думать.
Все вошли в кабинет Гаманюка. Шашарин зачитал списки рабочих групп. Когда речь коснулась восстановительных работ, представитель генпроектанта с места выкрикнул:
– Надо не восстанавливать, а захоранивать!
– Не разводите дискуссии, товарищ Конвиз!
– прервал его Майорец.-Группам в течение часа подготовить мероприятия для доклада Щербине. Он вот-вот должен подъехать..."
Свидетельствует Г. А. Шашарин:
"Потом мы поднимались на вертолете в воздух с Марьиным и зампредом Госатомэнергонадзора, членом-корреспондентом АН СССР Сидоренко. Зависали над блоком на высоте двести пятьдесят- триста метров. У пилота был, кажется, дозиметр. Хотя нет-радиометр. На этой высоте светило рентген триста в час. Верхняя плита была раскалена до ярко-желтого цвета против ярко-вишневого, доложенного Прушинским. Значит, температура в реакторе росла. Плита лежала на шахте не так наклонно, как потом, когда бросали мешки с песком. Грузом ее развернуло. Здесь уж стало ясно окончательно, что реактор разрушен. Сидоренко предложил бросить в реактор тонн сорок свинца, чтобы уменьшить излучение. Я категорически воспротивился. Такой вес, да с высоты двести метров,-огромная динамическая нагрузка. Пробьет дыру насквозь, до самого бассейна-барбатера, и вся расплавленная активная зона вытечет вниз, в воду бассейна. Тогда надо будет бежать куда глаза глядят.
Когда приехал Щербина, я зашел к нему до совещания и сказал, что надо немедленно эвакуировать город. Он ответил, что это может вызвать панику..."
К этому времени, примерно к 19 часам, кончились все запасы воды на АЭС. Насосы, с таким трудом запущенные переоблучившимися электриками, остановились. Радиоактивность везде стремительно росла, разрушенный реактор продолжал изрыгать из раскаленного жерла миллионы кюри радиоактивности. В воздухе весь спектр радиоактивных изотопов, в том числе плутоний, америций, кюрий.
В медсанчасти города Припяти
Первая группа пострадавших, как мы уже знаем, была доставлена в медсанчасть через тридцать-сорок минут после взрыва. Особая тяжесть ядерной катастрофы в Чернобыле была в том, что воздействие излучений на организм людей оказалось комплексным: мощное внешнее и внутреннее облучение, осложненное термическими ожогами и увлажнением кожных покровов. Картина реальных поражений и доз не могла быть оперативно установлена из-за отсутствия у врачей данных об истинных радиационных полях. И только первичные реакции облученных: мощная эритема (ядерный загар), отеки, ожоги, тошнота, рвота, слабость, у некоторых шоковые состояния,- говорили о тяжести поражений. Кроме того, медсанчасть, обслуживавшая Чернобыльскую АЭС, не была оснащена необходимой радиометрической аппаратурой, врачи не были подготовлены организационно к приему подобных больных. Не была проведена необходимая срочная классификация пострадавших по типу течения болезни. В качестве основного критерия в таких случаях выбирается вероятный исход:
1) выздоровление невозможно или маловероятно,
2) выздоровление возможно при использовании современных терапевтических средств и методов,
3) выздоровление вероятно,
4) выздоровление гарантировано.
Такая классификация особенно важна, когда облучено большое количество людей и возникает необходимость скорее определить тех, кому своевременно оказанная помощь может спасти жизнь. Здесь особенно важно знать, когда началось облучение, сколько оно длилось, сухая или мокрая была кожа (через влажную кожу интенсивнее диффундируют внутрь радионуклиды, особенно через кожу, пораженную ожогами и ранениями).
Пострадавшие не были классифицированы по типу течения острой лучевой болезни, свободно общались друг с другом. Не была обеспечена достаточная дезактивация кожных покровов (только обмыв под душем, который был неэффективен или малоэффективен из-за диффузии радионуклидов с накоплением в зернистом слое под эпидермисом). Основное внимание было обращено на терапию больных первой группы с тяжелыми первичными реакциями, которых сразу положили под капельницу, и больных с тяжелыми термическими ожогами (пожарники, Шашенок, Кургуз).
Только через четырнадцать часов после аварии из Москвы самолетом прибыла специализированная бригада в составе физиков, терапевтов-радиологов, врачей-гематологов. Были проведены одно-трехкратные анализы крови, заполнены амбулаторные карты-выписки с указанием клинических проявлений после аварии, жалоб пострадавших, числа лейкоцитов и лейкоцитарной формулы...
Свидетельствует В. Г. Смагин (принимал смену у Акимова):
"Нас, человек пять, посадили в "скорую" и отвезли в медсанчасть Припяти. РУПом (прибор для замера активности) замерили активность каждого. Помылись еще раз. Все равно радиоактивные. Было в ординаторской несколько терапевтов, меня сразу взяла к себе Людмила Ивановна Прилепская, у нее муж тоже начальник смены блока, и мы дружили семьями. Но тут у меня и других ребят началась рвота. Мы увидели ведро, или урну, схватили его и втроем начали рвать в это ведро.