Черное Рождество
Шрифт:
Борис только выругался, кипя от бессильной злобы. Показалась пристань.
Молча прошли к последнему пирсу. Они опоздали. Судно «Аю-Даг» пришло ночью, его уже успели загрузить людьми. На палубе было черно от народа, громоздились узлы, баулы, какие-то ящики.
Командир дивизиона полковник Никифоров спешился и скомандовал:
— Распрягай! Лошадей оставляем здесь. Орудия испортить!
Молча сняли с орудий прицелы и замки, прицелы разбили, замки выбросили в море, чтобы красные не могли воспользоваться брошенными пушками.
— Расседлайте и разнуздайте!
Этот приказ артиллеристы выполнили с сердечной мукой. Ездовые, вчерашние крестьяне, со слезами на глазах прощались с упряжными лошадьми. Борис обнял за шею игреневого Ахилла, тот скосил выразительный карий глаз и горестно заржал.
Борис расседлал его и подвел к калитке заброшенного сада. Там пробивалась зеленая травка и был бассейн с водой.
— Оставайся, дружище, отдохни от походов! Уж тебе-то красные ничего не сделают!
Ахилл упирался и не хотел оставаться, Борис обнял его за шею и поцеловал в теплую морду, чувствуя, что слезы набегают на глаза. Он терял верного товарища, который не раз выносил его из боя, спасая жизнь.
С седлами на плечах прошли по пристани к пароходу. На сходнях стоял матрос с ружьем, а возле две подводы, заполненные ранеными. Лошадь первой подводы держала под уздцы высокая женщина в белой косынке с красным крестом и накинутом коротком полушубке.
— Вы должны взять раненых, — монотонно повторяла сестра, — их нельзя оставлять красным на верную смерть.
— Отойди! — крикнул матрос и вскинул винтовку.
Капитан корабля взял в руки рупор и крикнул в сторону берега:
— Я больше не могу никого взять! Нет места!
— Господа артиллеристы! — повернулась к ним сестра, и Борис понял, отчего у нее такой монотонный голос — она еле держалась на ногах от переутомления. — Господа, сделайте что-нибудь! Нельзя же бросить здесь, на пристани, беспомощных раненых!
Полковник Никифоров сложил руки рупором и крикнул капитану парохода голосом, которым перекрывал в бою артиллерийскую канонаду:
— У меня шестьдесят артиллеристов и десять раненых! Вы их всех возьмете, даже если места нет!
— Невозможно! Судно перевернется!
— Вы нас возьмете! — повторил полковник решительно. — Если мест нет, сейчас они появятся. Штабс-капитан Алымов!
Алымов снял со спины свой карабин и шагнул в сторону. Тотчас артиллеристы его батареи подняли свои карабины и встали вокруг Алымова. Вместе они представляли внушительную силу.
— Даю три минуты на размышление! Потом будем стрелять! — с холодной яростью выкрикнул Никифоров. — У вас на пароходе всякая тыловая сволочь, из-за которой мы проиграли войну, вы их увозите, а солдат, которые проливали свою кровь, оставляете на верную смерть!
Прошла минута, и капитан прокричал:
— Людей возьмем, только без багажа. И подождите немного. — Он направил рупор в сторону палубы и рявкнул:
— Всем выбросить багаж в море! Передавать осторожно, а то перевернемся! И никакой паники!
Поднялся крик, ошалевшие штатские
Вот завизжал кто-то в пенсне, истерично крича, что не имеют права отбирать вещи. Растрепанная дама с безумными глазами вцепилась матросу в лицо, тот охнул. Толпа волной качнулась в сторону, пароход накренился, тот, в пенсне, вдруг выхватил револьвер, крича уже вовсе что-то несуразное… Но грянул выстрел, это капитан выполнил свою угрозу. Штатский в пенсне кулем рухнул на палубу.
Толпа застыла в молчании.
— Я же предупреждал — без паники! — рыкнул капитан.
Молча протиснулись сквозь толпу два матроса и выбросили труп в море. Затем процесс выбрасывания узлов и чемоданов пошел как по маслу. Люди на палубе передвигались в общем трансе.
— Выбросить седла, но оставить карабины! — распорядился на пирсе Никифоров. — Сначала передаем раненых!
Беспомощных людей переносили по сходням и передавали на руки матросам, а потом они плыли над палубой, поддерживаемые толпой. Борис прикоснулся к руке медсестры и заглянул в бездонные от усталости глаза, обведенные черными кругами.
— Позвольте, я помогу вам перебраться на пароход.
— Нет-нет, — встрепенулась она. — Я должна вернуться! Там остались еще люди! Мое место рядом с ними!
Борис переглянулся с Алымовым. Они поняли друг друга без слов: погрузка будет идти долго, за это время они успеют обернуться еще раз до лазарета и обратно. Борис подхватил на руки медсестру и понес ее по сходням.
— Мы съездим туда сами и вернемся, — прошептал он, прижимая к груди легкое, почти невесомое тело, — я вам обещаю… Со стороны Туапсе застрекотал внезапно пулемет.
— Красные! Отрезали дорогу по суше! — пронеслось по толпе.
— Мы успеем! — выдохнул Борис и передал сестру в руки матросу с парохода.
На бегу обернувшись, он заметил, как она сотворила в воздухе крест. Алымов уже сидел на подводе. Борис хлестнул лошадей и погнал их обратно к лазарету.
Глава 2
Еще издали увидев здание лазарета, Борис понял, что они возвратились напрасно: лазарет был пуст. Никого не было на крыльце, никто не выглядывал в окна. Видимо, какая-то войсковая часть сжалилась над ранеными и взяла их с собой. Подъехав ближе и убедившись, что никого не осталось, Борис развернул лошадей и погнал их обратно к порту, чтобы не прозевать отправку.
Не успела телега отъехать от лазарета, как по улице хлестнула пулеметная очередь. Борис привстал и крикнул, подгоняя лошадей, но пулемет шпарил, не переставая. Одна из лошадей упала в оглоблях, телега остановилась. Борис с Алымовым скатились на землю и побежали зигзагами, пригибаясь к земле и оглядываясь в поисках укрытия.
Завернув за угол, они столкнулись с большой группой безоружных казаков.
— Драпай, драпай, ваши благородия! — истошно закричал один из донцов. — Красные валят!