Черное Рождество
Шрифт:
Все подавленно молчали.
На пороге дома появилась в это время закутанная до глаз женская фигура.
Колзаков шагнул к ней и проговорил срывающимся голосом:
— Фатима-ханум, я должен сообщить вам горестную весть: кто-то зарезал Мусу, вашего мужа.
Несчастная женщина, оттолкнув капитана, бросилась к распростертому на земле телу. Она обняла мертвого мужа и разразилась рыданиями, сквозь которые прорывались татарские и русские слова:
— Ай… Не ходила воевать… Красная, зеленая, белая… В лес не ходила… Ай… все равно убила…
Горецкий осторожно, стараясь не производить никакого шума,
После скудного завтрака под непрерывное ворчание Саенко полковник посмотрел на Бориса с ожиданием:
— Вижу, что теряетесь в догадках, Борис Андреич, зачем я сюда приехал, но об этом после. А сейчас поговорим об убийствах.
— Меня больше поразило убийство Мусы, чем Стасского, — честно признался Борис. — Поручик, как вы уже неоднократно слышали, был неприятным человеком, а кому помешал безобидный татарин? Или он видел убийцу?
— Боюсь, что разочарую вас, но скажу, что, по моему мнению, эти два убийства никак не связаны. Даже больше: возьму на себя смелость утверждать, что среди тех, кто был вчера на вечеринке, нет убийцы Мусы.
— Вы хотите сказать, что никто из нас не мог этого сделать?
— Теоретически мог, но вот если руководствоваться логикой…
— Это радует, — негромко произнес Борис, — но не поясните ли вы свои слова? Сначала вы постарались убедить всех, что среди нас — убийца поручика Стасского, чью смерть мы считали естественной, теперь же, когда несчастный Муса безусловно убит — снимаете с нас подозрения…
— Дело в том, Борис Андреевич, что Муса убит несколько минут назад, его кровь еще не успела свернуться. Все, кроме капитана Колзакова, находились в это время в комнате, на глазах друг у друга, то есть имеют, выражаясь юридическим языком, алиби. Господин же Колзаков не курит.
Аркадий Петрович замолчал, как будто сказал достаточно и дальнейших объяснений не требуется. Борис, однако, недоуменно на него посмотрел и спросил:
— И что с того, что капитан Колзаков не курит?
— В том, что он не курит, я убедился, взглянув на его руки, на них нет характерных для курильщика желтоватых отметин. А если он не курит, то он и не убивал… — Горецкий выдержал эффектную паузу и продолжил:
— В кустах, возле места смерти нашего несчастного хозяина, я нашел следы длительного пребывания неизвестного человека. Он прятался в зарослях, по-видимому наблюдая за домом, и курил. Окурки я подобрал, вы это видели. Окурки достаточно свежие, человек выкурил последнюю папиросу десять минут назад. Я думаю, что события развивались следующим образом: некто неизвестный скрывался в этих кустах. Муса случайно заметил его, подошел и был убит, как нежелательный свидетель.
— Благодарю за ваши разъяснения, — произнес Борис несколько обиженным тоном, — так,
— Я думаю, это случайное совпадение, хоть и не верю в случайности, — признался Горецкий. — Но расскажу вам еще про одно совпадение, из-за чего, собственно, мы с Саенкой оказались здесь, в этой Богом забытой местности. Дня через два после вашего отъезда я разговаривал со своим человеком, который находится у партизан. Он сообщил мне, что небезызвестный товарищ Макар находится в их отряде. Как вы помните, меня очень интересовал этот человек, и я просил своего агента особенно за ним присматривать. И вот, третьего дня агент, придя на встречу, сообщил мне, что товарищ Макар по поручению командира Повстанческого полка уехал в сопровождении двух татар, и совершенно случайно моему человеку удалось подслушать, куда именно. Они направились сюда, в эту деревню Ак-Тыкыр. Очевидно для того, чтобы перейти через промоину к красным.
— Так усилим посты, чтобы они не прошли! — вскочил Борис. — Колзакову надо сказать, он теперь вместо Стасского…
— Это само собой… Но мне кажется, что убийство Мусы — их рук дело. Что-то они тут вынюхивали возле дома, какой-то у Макара есть дополнительный интерес. И мне хочется узнать, в чем он заключается. А насчет убийства Стасского, это совсем другой случай. Тут уж, простите, всех нужно подозревать, и вас тоже, Борис Андреич…
— Не извиняйтесь, я ваши принципы знаю, — угрюмо проговорил Борис. — Никому на слово не верите. Только с чего вы взяли, что каждый мог его отравить? Мы с капитаном Сильверсваном вообще вина не пили.
— Вот, расскажите-ка мне подробно про вчерашний вечер, а там уж будем разбираться, кто виноват.
Аркадий Петрович положил перед собой несколько листов бумаги, на которых сделал предварительные записи, и начал беседу.
— Все вошли в комнату одновременно?
— Да, вроде бы, — неуверенно проговорил Борис. — Вино уже было там, а еду принесла Фатима чуть позже. Все вдруг заговорили торжественно, предлагали тост.
Колзаков открыл бутылку и налил даме первой. Затем налил во второй бокал, который взял Ткачев.
— Почему именно он?
— Так получилось, он оказался ближе всех и взял бокал, потому что говорил тост, что-то про Рождество. А потом он подошел к Стасскому и сказал, что хочет с ним выпить из одного бокала, чтобы помириться, раз уж мы встречаем Рождество.
— Вы точно видели, что Ткачев пил из бокала?
— Это все видели, — ответил Борис. — Стасский на порыв Ткачева что-то ответил, засмеялся этак противно, но бокал взял и отпил глоток.
— Вы ясно видели его лицо, оно никак не изменилось? — настойчиво спросил Горецкий. — Не было на нем ни удивления, не морщился он?
— Знаете, — проговорил Борис, — у него на лице редко бывало приятное выражение. Так что в тот раз совершенно было непонятно, то ли ему вино не понравилось, то ли просто собирается очередную гадость сказать и настроение всем испортить. Мы, кстати, второе подумали.
— Так, а с чего это Ткачев мириться со Стасским задумал, они разве ссорились?
— Да, я как раз видел буквально перед вечеринкой, как они во дворе резко разговаривали. О чем — не слышал, но видно было, что разговор серьезный.