Чёрное в белом
Шрифт:
Этот густой медный запах витал в воздухе, видимо, делаясь ещё хуже от мерцания свечей. Я уловила легчайшую ноту дыма, но почему-то мой мозг наиболее сильно сосредоточился на этом медном запахе.
Возможно, это какой-то животный инстинкт, все ещё встроенный в мою ДНК.
Я взглянула на Блэка и увидела, что он также держится в тени, его золотые глаза сканировали противоположный сегмент выставочного зала. До меня дошло, что со своего места Блэк имел намного более обширный обзор на комнату в целом. Я со своего места не могла видеть статую ангела, лишь край той надписи на стене,
Со своего угла Блэк, должно быть, видел саму статую.
Как раз когда я подумала об этом, он нахмурился.
Затем он издал слышимый вздох — настолько слышимый, что я подпрыгнула, только теперь осознавая, как тихо мы себя вели.
Он посмотрел на меня, встречаясь со мной взглядом глаз, похожих на львиные.
— Мы опоздали, док, — сказал он.
Блэк говорил тихо, но не шептал.
Прежде, чем я успела отреагировать, он убрал пистолет в кобуру. Я недоумевающе уставилась на него, когда он без колебаний вошёл в выставочный зал, его губы поджались в мрачную линию, когда он вышел на свет и переступил через порог. Я стояла там, все ещё стискивая свой пистолет обеими руками, дыша чаще, пока какая-то часть моего мозга продолжала цепляться за его слова.
В отличие от Блэка я все ещё держала пистолет в руках, когда последовала за ним. Я держала его обеими руками, пусть даже целясь в пол. Более того, я лишь крепче стиснула рукоятку, когда вышла на свет.
Как только я завернула за угол, я издала невольный вздох.
Я увидела её первой… в смысле, раньше всего остального.
Я смотрела на неё несколько полных секунд перед тем, как осознала всю остальную сцену… или что значила её неестественная поза.
Её руки были раскинуты в стороны и вверх, в той же изогнутой петле над головой. Её голова сама запрокинулась, темно-красная лужа указывала, где её перерезали платье.
Она была одета в свадебное платье.
Её платье сзади струилось вшитым шлейфом ниже, чем у других девушек на фотографиях убийств, которые я видела. Вместо того чтобы ровно лежать в искусственной позе, зеркально повторяющей две другие, она была вытянута в позу с помощью статуи ангела и лошади, как будто там была проволока или нить. Что бы это ни было, оно не проявилось мгновенно в свете свечей.
Кто-то зажёг более тридцати или около того белых свечей, используя их, чтобы окружить статую ангела и осветить место убийства.
Каждое предплечье было привязано к одному из крыльев ангела. Её руки были тщательно расположены таким образом, который опять предполагал проволоку или нити, удерживающие их в идеальной, деликатной позиции, напоминавшей позу балерины.
Её ноги были расположены в той же позе, что и у остальных жертв, с тем различием, что эта поза была более-менее вертикальной, а не уложенной на спине. Левая нога выпрямлена, носочек вытянут, и большая часть ноги видна из-под платья, которое подобрано спереди почти до талии. Правая нога согнута в колене, носочек так же вытянут и, видимо, привязан тем же механизмом, которые использовался для удержания рук на месте.
Тот, кто перерезал ей
Кто-то вырезал символ из трёх спиралей у основания её горла. Судя по количеству крови, пропитывавшей её грудь, я подозревала, что там его тоже вырезали. Символ на её горле занимал большую часть ключичной области и в свете свечей казался почти черным.
Я уставилась на неё, зная, что она мертва.
Более того, она мертва уже какое-то время.
Никакой крови на полу под ней. Ничего не хлестало из этой раны на шее.
Металлическое ведро стояло перед ней на каменной плитке пола, выглядя до странности невинно. Однако его расположение было тщательно продумано, поскольку ведро стояло в идеальной симметрии с выставленным напоказ телом и статуей, образуя вершину треугольника с крыльями ангела.
Я вздрогнула, осознав, что во многом медный запах исходил от этого ведра.
Прикрыв рот и нос одной рукой, я отвернулась от неё, борясь с тошнотой, но все равно направляя пистолет примерно в её сторону.
Мой взгляд переместился на стену.
Теперь я видела две строки символов, занимавшие всю длину комнаты с той стороны.
Я понятия не имела, что они значили.
— Это послание, — выдохнул Блэк.
Я взглянула на него, только сейчас осознавая, что забыла об его присутствии.
— На каком языке? — спросила я тише шёпота.
Он наградил меня мрачным взглядом, не отвечая. Затем он заговорил на языке, которого я никогда прежде не слышала. Его слова звенели инопланетной мелодичностью, смешиваясь с более грубыми, более гортанными звуками, которые почему-то казались ещё более чужеродными.
Когда он закончил, воцарилась звенящая тишина.
Затем он заговорил снова, тем же ясным голосом. Только после нескольких слов я осознала, что он переводит слова для меня, говоря по-английски.
— И поднимется великий плач, когда заговорят боги, — сказал Блэк. — Нужда в двери в то другое место должна быть утеряна, а те, что по другую сторону, забыты…
Когда он закончил говорить, тишина сделалась ещё глубже.
Все, что я слышала в ней — это слабое шипение пламени оплывающих свечей.
— Что это значит? — наконец, прошептала я.
Блэк посмотрел на меня. Что-то в этих глазах придавало ему такой вид, будто он погрузился в размышления, и его мысли находились в миллионе миль отсюда. Я наблюдала, как гаснет этот отстранённый взгляд сразу перед тем, как выражение его лица ожесточилось, заставляя его выглядеть опасным.
— Это значит, что он знает обо мне, — ответил он.
Он сократил расстояние между нами двумя длинными шагами. Я не вздрогнула, но почувствовала, как напрягаюсь, крепче стискиваю пистолет, все ещё целясь им в пол и куда-то в сторону мёртвой девушки. Если Блэк и заметил, его это не остановило. Он подошёл прямо ко мне, его золотистые глаза казались более хищными в свете свечей.