Чернолесье
Шрифт:
Лицо некроманта из красного стало вдруг бледным. Он удивленно посмотрел на собственные руки.
— Держи его ребята! — проговорила Лана срывающимся голосом. — Пару минут тут никакой магии не будет.
Белая, как мела, и дрожащая, словно в лихорадке, она тяжело прислонилась к сосновому стволу
Дважды просить нас было не надо: мгновение, и я уже держу лезвие топора у горла так и не успевшего опомниться некроманта, усадив его прямо в ручей, а Макс со злорадной ухмылкой целится кинжалом ему в пах.
— Так, теперь быстро! — ору я на него, прижимая лезвие к шее так, что оно едва не впивается до крови. — Этот Ник — кто
— Сейчас-сейчас, — лопочет растерянный некромант. — Я все скажу, да ладно, хорошо.
— Быстро! — снова кричу я, дергая его за ворот плаща. Я понимаю, что времени у нас мало, но не знаю, сколько именно. Хочется вытрясти из него побольше данных.
И я все еще не знаю, что буду с ним делать потом. Оглушу ударом обуха по голове? Опасно. А ну как очнется и сотворит какую-то каверзу. Свяжу? Не факт, что его это остановит. Убью? Но как-то это…
Задумавшись об этом, я на секунду потерял контроль над жертвой, и этого оказалось достаточно. Почувствовав, что нажим лезвия ослаб, некромант наклонился к воротнику плаща, оторвал от него что-то и проглотил.
— А ну плюнь немедленно! — вскричал Макс, но было поздно.
Лицо мага мгновенно почернело, на нем вздулись сосуды, глаза выступили из орбит. Он засипел, словно ему не хватало воздуха, на губах появилась пена, пальцы скрючились и затряслись. Брызнула мелкими каплями кровь — казалось, она выступила одновременно из всех пор на его кожи. Впрочем, кожи много где уже не было — она отслаивалась большими кусками, обнажая кровоточащее мясо, и вскоре съеживалась, чернела, исчезала. Кровь, только что сочившаяся алыми струйками, мгновенно сворачивалась, осыпаясь черным порошком. Вслед за ней быстро, в считанные секунды истаивали мышцы и внутренние органы, выступившие из-под обнажившихся ребер.
Всего несколько мгновений, и перед нами лежал скелет, покрытый истлевшими лохмотьями. Еще несколько — и не осталось даже этого, только горстка праха.
— Вот это я понимаю, моральное разложение, — прокомментировал случившееся Макс, брезгливо вытирая кинжал о штаны. Шутку никто не оценил. Мы стояли и потрясенно смотрели на то, во что превратился за считанные секунды живой человек.
В Брукмер я въехал с триумфом — сопровождаемый остатками полуроты лейтенанта Хорна и посланцем от его преподобия, сообщившим, что только моя помощь спасла монастырь.
Разумеется, подробностями случившегося я ни с солдатами, ни с монахами делиться не стал: мне не хотелось, чтобы меченых стали бояться еще сильнее. Но увиденное их впечатлило и так: в одно мгновение слаженно наступающие ряды нежити вдруг смешались, их действия стали хаотичными, некоторые кинулись наутек, другие набросились на своих собратьев.
Мушкетеры Хорна, успевшие, было, попрощаться с жизнью, собрались, перезарядили мушкеты и несколькими залпами разогнали остатки орды. Со стороны это выглядело, как чудо, и на нас, вернувшихся к воротам монастыря, все его население смотрело с восторгом, к которому примешивался суеверный страх.
Обещанная маркграфом награда не заставила себя ждать: уже через несколько дней после въезда в город я мог покрасоваться в парадном мушкетерском камзоле с лейтенантскими нашивками. Жил я теперь не в тесной комнатушке на втором этаже "Болотного змея", а снимал мансарду в добротном каменном доме неподалеку от замковых
Надо сказать, мои новые сослуживцы отнеслись ко мне настороженно: за исключением Хорна, все они обращались ко мне подчеркнуто вежливо и только по вопросам, связанным со службой. А вот некоторые чиновники из маркграфской администрации и городского совета, напротив, посчитали необходимым свести знакомство с новым любимчиком маркграфа — по крайней мере, так выглядело это назначение с их точки зрения.
Не успел я опомниться, как оказался посетителем местного благородного собрания, где городской судья любезно учил меня играть в мудреную карточную игру, а финансовый советник его сиятельства звал как-нибудь отобедать у него дома, так как его семейство, де, жаждет услышать из первых уст историю об осаде Клугстера, и сильнее всех жаждет ее услышать его старшая дочь Эльза.
Меня же беспокоило то, что я никак не мог увидеться с Кирой. Найденную в монастыре тетрадь я передал ей через знакомого уже алебардиста. По дороге у меня была возможность пролистать ее, но оказалось, что она покрыта какими-то незнакомыми мне ветвящимися символами, отдаленно напоминающими грузинские буквы. Я понятия не имел, что теперь делать со своей находкой и надеялся, что Кира, с ее ясновидением, справится лучше меня.
Ответ я получил в виде письма, написанного мелким и не слишком уверенным почерком: Кира писала, что восхищается тем, что я сделал, но увидеться мы пока не сможем: его сиятельство задерган надвигающейся войной, и то и дело дергает Киру, ожидая от нее советов. В такую пору приходить к ней опасно: застанут — не отвертишься.
Письмо Киры, пахнущее жасмином, я сохранил и время от времени даже перечитывал. Глядя на мелкие буквы на тронутом желтизной пергаменте, я чувствовал, как руки начинают непроизвольно подрагивать: она здесь, рядом, и тоже хотела бы увидеть меня. Впрочем, в самом ли деле хотела, или я для нее только связь с внешним миром и призрачная надежда на возвращение в реальность? Просто человек, который волей случая носит на запястье ключ, но ни знает, ни как им пользоваться, ни даже какую дверь он открывает. Мне неприятно было думать об этом, хотя, в сущности, могло ли быть иначе? Мы и виделись-то всего раз.
Формально это было так, но чем дальше, тем глубже прорастало в моем сердце ощущение, что я знаю Киру давно. И дело было не только в том, что она являлась мне в видениях. Было что-то еще: такое трудноуловимое, что я даже сам себе это не мог четко объяснить, лежа в своей мансарде на излишне мягкой перине, и второй час пытаясь избавиться от навязчивых мыслей и заснуть.
Пока же, ожидая вестей от Киры, я проводил дни на плацу, вживаясь в свою новую службу, а вчера — то в собрании, то в «Болотном змее» с Максом и Ланой.
Макс меня удивил. Его треп про желание стать странствующим бардом я всегда пропускал мимо ушей, но внезапно оказалось, что это была серьезная программа. Набранные в Клугстере очки навыков мой спутник вложил в ветку умений, отвечающих за изящные искусства: в один день научился сносно играть на свирели и на грамме — местном струнном инструменте, затейливом гибриде лютни и гуслей. Самими инструментами он также обзавелся в одной из лавок Брукмера, и теперь время от времени радовал затейливыми переборами завсегдатаев «Болотного змея».