Черновик

Кина Наталия

– Даже скучно… – Эва разочарованно сгребла барахло обратно и закрыла крышку. Последнее внимание привлекла монетка, лежащая под лобовым стеклом. Темно-серая, она похолодила пальцы Эвы, сообщила им свои вес и рельеф. С одной стороны монеты красовалась голова какого-то мужика в профиль, с другой орел. Судя по степени изношенности, у этой монетки было очень насыщенное прошлое, так что лица мужика не разглядеть, орла тоже не особо, и только надписи более-менее разборчивы. – Half dollar. – Эва пожала плечами мало что значащей для нее фразе, перевернула другой стороной. – Liberty.

Карина

не слышала сестру, она развлекалась, представляя себя кем-то крутым, что-то сама себе (и может быть, даже Эве) громко вещала, крутила руль.

– Детский сад, – усмехнулась старшая, сжимая монетку в руке. На пару секунд Эва задумалась о том, чтобы сунуть доллар в карман, да ремень на поясе как-то неудобно перекосился, отдаваясь болью в не зажившей еще до конца спине. – Да пошла она! – Эва кинула монету обратно, но та отскочила и улетела куда-то под сиденья.

– Ты чего? – не поняла, завертела головой Карина.

– Валим отсюда, – полезла обратно старшая. Настроение безнадежно испортилось, и она сама не смогла бы объяснить почему, спроси ее кто об этом. Но никто не мог спросить ни о чем Эву, она в западне: с одной стороны монстр, считающий себя очень крутым и правильным, а с другой – мелкая тупица, очарованная этим монстром.

Эва выдала Карине сумку, с которой та едва могла справиться, себе взяла еще более неповоротливую, закрыла багажник и, поставив на сигнализацию, потащилась вместе с сестрой к лифту. При этом разница была колоссальной – воодушевленная всем происходящим и видящая в нем исключительно радугу, Карина легко тащила физическую тяжесть, а Эва с тяжелым сердцем едва несла не такую уж и увесистую для ее сил ношу.

Поддерживать разговор в лифте она не стала, а в квартире вообще устроилась на подоконнике, глядящем в огни ночного города, и даже собиралась там же заночевать, да плеер сдох, а без музыки вселенная становится скучной повседневностью. И надо бы встать и воткнуть его в зарядное устройство – то есть наоборот, – но Эва сидела в тишине в наушниках, будто в них по-прежнему билась музыкальная жизнь.

В квартире витал тепло-матовый полумрак. Карина с Дашей сидели за барной стойкой, что-то ели и негромко беседовали. Прислушавшись к их разговору, Эва еще больше пожалела об отключившемся плеере.

– Что такое «либерти»? – неожиданно спросила Карина.

Даша удивленно хмыкнула:

– Откуда ты взяла?

«Это слово на монетке написано было!» – мгновенно и с противным испугом мысленно ответилось в голове Эвы.

– Не знаю, почему-то в голову пришло, – ответила вслух Карина.

– Это значит – свобода, данная тебе системой, в которой ты живешь, – объяснила Даша. – Ты английский не учишь еще в школе?

– В этом году только начали, – сказала Карина. – Еще немецкий можно, но я английский выбрала. А вообще, жаль, что японского нет.

Даша даже

рассмеялась.

– С ума сошла? Зачем тебе японский?

– Это круто! Я люблю аниме! – жарко ответила младшая. – А ты… знаешь, что это?

– По-моему, «либерти» – это женские прокладки, а свобода – «фридом», – неожиданно даже для самой себя не удержалась Эва. Слишком уж идиллична была картина беседующих за вечерним чаем сестер.

С досадой намотав наушники на плеер, Эва поднялась со своего подоконника.

– Иди к нам, – позвала Даша. – «Фридом», насколько я помню английский, это свобода в принципе, а «либерти» ты попутала с «либресс».

– Ты знаешь английский? – сердито спросила Эва, останавливаясь позади предложенного ей стула у стойки.

– Немного, – ответила Даша, глядя на Эву из тени собственных мыслей.

«Опять», – что-то досадно вздохнуло в душах обеих. Одна не могла смолчать, а другая теперь не могла не ответить.

– Моя вещь при тебе? – спросила Даша негромко и напрягающе мягко.

Чувствуя, как кожа покрывается мурашками чего-то очень похожего на страх, Эва повела плечами и независимо кивнула:

– Конечно.

Даша помолчала, буравя в тишине Эву долгим, задумчивым взглядом, и никто из сестер не посмел шевельнуться.

– Гуд, – улыбнулась Даша и кивнула на стул перед Эвой. – Садись.

Под напряженное сопение Карины Эва села. Оказывается, до ее появления они грызли орехи с изюмом, но ей не хотелось ничего, кроме как отмотать назад последние пять минут собственной жизни и ничего не говорить никому, а продолжать сидеть в молчащих наушниках на подоконнике.

– Я хотела завтра с тобой это обсудить, но лучше сегодня, – держа Эву в прицеле темного взгляда, продолжила Даша. – Речь пойдет о любимом – о школе. Говорят, за последние два месяца ты там практически не появлялась. Такой кошмар… – Последние два слова Даша произнесла как-то шутливо, и все даже изобразили улыбки, хотя на самом деле никому смешно не было.

Эва не знала, что ответить, и пожала плечами:

– Было, да.

– Что нужно для того, чтобы не было? – спросила Даша.

– Какая тебе раз… ница… – психанула, испугалась и еще раз психанула Эва. Она смотрела куда-то в ключицы старшей, не решаясь отвести взгляд совсем и боясь поднять его.

– Посмотри на меня, – вкрадчиво произнесла Даша. Карина замерла стеклышком.

В звенящей тишине Эва медленно подняла глаза до встречи со взглядом старшей – убийственно холодным, как в гараже с Савиным.

– А теперь сама ответь нам на свой вопрос, – так же холодно произнесла Даша и добавила: – Время.