ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ
Шрифт:
Канал не убил Шеринского, только ранил (добили позднее), но отдача его пистолета явила себя новой сущностью гетто. Рингельблюм записал в октябре 1942 г.: “С кем ни разговариваешь, каждый повторяет одно и то же: “Нельзя было допускать выселения... Покорность ничего нам не дала...” Сейчас поняли, что если бы тогда все поднялись, бросились на немцев с ножами, лопатами, тесаками, если бы обливали немцев, украинцев, латышей и еврейскую Службу Порядка соляной кислотой, горячей смолой, кипятком и т.д., не было бы 350 тысяч замученных в Треблинке, а только 50 тысяч расстрелянных на
улицах столицы. <...> Люди громко клялись: никогда больше немец не тронет нас безнаказанно...”
Прозрению
К тому же немцы сами подняли боеспособность гетто: после опустошительного летнего отбора в гетто остались самые сильные и молодые, примерно 70 тысяч человек, в основном рабочие, больше половины - мужчины, детей младше 14 лет до трех процентов (перед “выселением” 26-27 процентов), легальных лиц старше 50 лет - 701.
Легальных - это тех, кому было дано официальное право жить. Их было 35 тысяч - еврейские руки, необходимые для нужд германской армии, поэтому Гиммлеру пришлось на время обратить гетто в концлагерь и, сочетая полезное с полезным же, в ловушку для беглецов из гетто: рейхсфюрер СС никогда не упускал в текущих заботах конечную цель – поголовное уничтожение евреев. Приманкой бежавшим должны были служить: 1) амнистия в случае возвращения до 31 октября; 2) требование от Юденрата плана работ для гетто на срок до мая 1943 года; 3) открытие в гетто кафе, кино и театра. Однако доверчивых уже не находилось. И как-то не до театра евреям было...
Усовершенствованное немцами гетто выглядело так: резко сокращенная территория, блоки и участки для жилья и работы, между ними “ничья земля”, “дикое” пространство, за появление там без пропуска - смерть. Отдельно, в нескольких варшавских домах, другое гетто, “малое” - текстильная фабрика немца Тоббенса.
Легальные тридцать пять тысяч подчинялись Юденрату, возглавленному после Чернякова Лихтенбаумом, а Юденрат шага не мог ступить без СС, которая правила с помощью полиции и фабричной охраны из немцев, украинцев и поляков. Службу Порядка Юденрата, и ту ужали до 240 человек вместо прежних двух тысяч.
Легальные рабочие жили в блоках на казарменном положении, отдельно от семей, имущество их было конфисковано. Работали они сверх сил, принося казне СС ежемесячно 1,5 миллиона злотых, а надзиратели, охрана и немецкие фабриканты зверски их избивали - новые рабовладельцы, в отличие от древних, о выживании невольников не заботились.
Нелегальные - половина населения - прятались на “дикой” территории или в мастерских и никому, не подчинялись, поскольку как бы не жили.
Таким было гетто, “обновленное” немцами. Обновленное духом гетто выглядело иначе: в аду мастерских рабочие создавали кассы взаимопомощи, многие рвались к оружию, голоса осторожных и шкурников тонули в общем порыве: “Если умереть, то как люди, в борьбе!” В конце октября представители организаций прежнего Антифашистского Блока создали БОЕ.
БОЕ:
это несколько сот человек, сказавших “Мы не собираемся спасать себя. Из нас никто не выживет. Мы хотим спасти честь народа” (слова Арии Вильнера - “Юрека”);
это ответ семнадцатилетней девочки на просьбу отца бежать с ним из гетто: “Не могу... Я уже себе не принадлежу” (Галина Рохман), это напутствие старого мастерового Фримера сыну: “Пусть вам повезет. Был бы я моложе, пошел бы той же дорогой”;
это устав, в котором записано: “Организационной единицей является боевая “шестерка” во главе с командиром.... При назначении командиров
это штаб: Мордехай Анелевич (командир), Герш Берлинский, Ицхак Цукерман (“Антек”), Абрам Шнайдмил (сменен позднее Марком Эдельманом), Михал Ройзенфельд;
это политическое руководство: Анелевич и Иоханан Моргенштерн от левых сионистов, Абрам Блюм (Бунд) и секретарь отделения ПРП в гетто Эфраим (Эдвард) Фондаминский;
это девочки и мальчики, которые предпочли утешительному теплу семьи жестокую солидарность смертников, жизнь в комнате-казарме, с общим котлом, с оружием под рукой, с условным стуком в дверь, с круглосуточным дежурством в ожидании боя;
это бежавшие из Треблинки Абрам Крепицкий, Давид Новодворский, Толя Рабинович и другие, их рассказы о концлагере прерывали дыхание жутью уничтожения и заразительной героикой бунта: варшавянин Берлинер убил ножом эсэсовца, какой-то еврей из Кельц, защищая мать, прирезал украинского охранника, пятьсот евреев казнены за попытку восстания, поезд из Седлец во время селекции всем скопом бросился на немцев...
это пропагандистские воззвания: “Кем бы ты ни был и как бы ни мыслил - если душа твоя горда и сердце не отравлено ядом улицы - иди к нам, станем плечом к плечу для борьбы за жизнь беззащитных, обреченных на смерть...”,
это конспиративные квартиры на “арийской” стороне;
это связные, проникающие сквозь стену гетто;
это спасение немощных, это авторский вечер поэта Владислава Шленгла в пользу бездомных сирот;
это оборона гетто от обычных бандитов, пришлых с “арийской” стороны, и от собственной шпаны;
это агентура в Службе Порядка: Гжибовский, Энгельман и Люксембург, трое полицейских, ловцы предателей;
это - Организация.
БОЕ:
это требование устава: “В случае дальнейших выселений оказывать сопротивление под лозунгом: “Не отдадим ни одного еврея!”;
это жадный поиск союзников: “Являемся одним звеном в общей цепи борьбы... Самим фактом своего существования становимся частью общего антигитлеровского фронта...” (заявление группы членов БОЕ);
это каменная неподатливость принципов, и правого толка группа бывших военных со всей своей боеспособностью остается вне БОЕ, они - самостоятельный Еврейский Военный Союз, ЕВС;
это сиротство: БОЕ не входила в военные формирования подпольной Польши, связи с ГЛ и АК налаживались трудно и поток просьб о помощи оружием (жизненно важным, нет - досмерти нужным) оборачивался ничтожными каплями: несколько неисправных пистолетов или инструкция по проведению диверсий или просто уведомление о солидарности; даже после вооруженных схваток БОЕ с немцами в январе сорок третьего года прошло два месяца, пока польские соратники поверили в эффективность еврейских выстрелов и АК взялась, наконец, дельно помочь евреям, но тут же одна за другой стали обнаруживаться помехи: то связной БОЕ “Юрек” (Вильнер) попадает в полицию и, несмотря на его молчание под пытками, АК, опасаясь провалов, осторожностью замещает сотрудничество; то офицер АК явился инструктировать неопытных бойцов БОЕ пьяным в стельку - “Еврейские повстанцы так и не получили обучения”, - доложил начальству чиновник АК; то командир отряда АК объявил, что в случае связи БОЕ с коммунистами он, невзирая на любые приказы, будет вместе с немцами уничтожать евреев; а вокруг гетто бурлил антисемитизм, и одна из нелегальных газет, “Политика”, опасалась, что содействие поляков евреям “могло бы стать исходным пунктом какого-нибудь еврейско-немецкого сговора”, и незамысловатые патриоты, особенно из полиции и пожарных частей, усердно вылавливали беглецов из гетто, и отряды польских фашистов истребляли