Чернозёмные поля
Шрифт:
Алёна сидела под окном с своим Гордюшкой. В половодье кабак был всегда набитый. Алёна видела, что проехал кто-то верхом мимо окна и остановился у дверей, привязывая к столбу лошадь. Но когда Василий с суровым и смущённым видом показался на пороге, Алёна встрепенулась вся и вздрогнула. Удивился и Василий, что прямо на свою Алёну наткнулся. Он медленно затворил дверь, медленно снял шапку, медленно перекрестился на иконы. Алёна смотрела на него молча, немножко побелев в лице.
— Здравствуйте, —
Алёна машинально встала и пошла к прилавку.
— Здравствуй, Василий Иванович, — промолвила она ласково, опустив глаза. — Ты прежде водки-то не пивал.
— Прозяб, Алёна Гордевна… В логу намок, прохватило, — отвечал Василий, глядя в пустой угол. — Боюсь, хвороба не сломала бы. А водка-то согреет.
Алёна подала стаканчик с водкою, поклонилась и вытерла о фартук облитую водкой руку. Она не смотрела на Василья. Василий доставал из-за пазухи кожаный кисет, в котором были деньги.
— Что ж, посиди, Василий Иваныч, обогрейся, — нерешительно сказала Алёна.
— Да неравно лошадь отвяжут, — так же нерешительно отговаривался Василий. — Лошадь одна на улице.
— У нас этого не бывает, чтобы лошадей отвязывали, — продолжала Алёна. — С окошка-то её видать. Кто подойдёт? Посиди, что ж! Теперь не летнее время, на дворе не высохнешь.
Василий присел на лавку, недалеко от двери, Алёна опять была под окном, на своём прежнем месте. Несколько минут они не говорили ни слова; Алёна возилась с Гордюшкой, который лез к стеклу смотреть на привязанную лошадь.
— Давно ты сюда не заглядывал, Василий Иваныч, — сказала наконец Алёна, легонько вздохнув. — Как в город переехали, тебя не видать было. С самого пожара.
— Нам тут никаких делов нету, Алёна Гордеевна. Бывает, прибежишь утречком на базар, да тем же часом домой. Дело мужицкое. По трахтерам не ходим.
Они опять замолчали.
— Каково с женою живёшь, Василий Иваныч? — участливо спросила Алёна.
— Живу ничего… Закон принял, надо жить, — сквозь силу проговорил Василий и потупился пуще прежнего.
— Коли хорошо живёшь, чего лучше! — вздохнула Алёна. — Детишки-то есть?
— Нет, нетути. Ну их совсем! — с неудовольствием махнул рукою Василий.
— Что ж так-то? Без детей нешто можно? Надо ж кому-нибудь на старости лет кормить.
Василий не отвечал и сурово глядел на половицы пола.
— Дмитрия Данилыча, видно, нет? — спросил он после долгого молчания.
— Да он, почитай, и дома не бывает! — сказала Алёна. — Всё по торговле больше, в разъезде. То-то я сижу в кабаке.
— Справились таперича?
— Плохая наша справа! Без капиталу разве справишься? А на чужой-то торговать — чужому и отдавать.
В голосе Алёны звучало столько недовольства и укора, что Василий слегка приподнял голову и украдкой взглянул на Алёну.
— С мужем-то живёшь, Алёна Гордеевна, ладно? — спросил он.
Он теперь только в первый раз заметил, как похудела и изменилась Алёна. Но она показалась Василью ещё красивее с этими словно заплаканными, большими глазами, которые оттеняли тёмные круги.
— Уж как не жить, надо жить! — отвечала Алёна и отвернулась к окну.
— Пить, что ли, стал?
— Пьёт.
Алёна глядела в окно, так что лица её не было видно Василью.
— Пить мало ли кто пьёт, — сказал Василий, — абы жену почитал да спокоил. — Алёна не отвечала. — Видно, мы с тобой оба горемыки! — помолчав, сказал Василий и приподнялся с места. — Прощайте, Алёна Гордеевна, спасибо на ласке. А мне ко двору пора.
— Прощайте, Василий Иваныч, — не оглядываясь прошептала Алёна.
Опять скоро понадобилось Василью в Шиши на базар. Бабы не вспомнили, а он как раз вспомнил, что завтра на базаре лук репчатый покупают. У самих не было, а на базар всегда ольховатский бакшевник об эту пору боровского луку несколько возов вывозил. Сам вызвался Василий и ехать; говорил, нужно ему кое-кого в городе повидать. А тут ещё Егорьев день на носу.
— Водки-то набрать, что ли? — спрашивал Василий отца, снарядившись в путь.
— Да, набрать нужно. Праздник большой. В городе-то на две гривны дешевле. Набери хоть на четверть, — серьёзно рассуждал Иван Мелентьев. — На вот, возьми рублёвую.
Подъехал Василий к Алёниному кабаку, взял бочонок под мышку и вошёл в горницу.
— Здравствуйте, Алёна Гордеевна, вот водки набрать велел старик. Праздник подходит, — с невольной торопливостью сказал Василий, поклонившись сначала святым иконам, потом хозяйке. Алёна стояла за прилавком и отпускала полуштоф водки мальчишке из сапожного заведения.
— Здравствуйте и вы, Василий Иванович, — отвечала Алёна, покраснев до белков глаз и нагнувшись низко к ящику, в котором собирались деньги. — Кладите бочонок, я налью сейчас. Вот только мальчика отпущу.
— Ничего, мы подождём. Время терпит, — произнёс, перетаптываясь, Василий.
— Да присели бы пока, — пригласила Алёна. Она делала вид, что занята расчётом сдачи, и не глядела на Василья, который легонько опустился на лавку. Мальчишка ушёл, Алёна всё возилась в ящике с деньгами.
— Скверное это дело кабацкое, — сказал Василий. — Не по тебе оно, Алёна Гордеевна, не по твоей мужицкой душеньке.
— Нет, не по мне, что греха таить! Не люблю я его, — отвечала Алёна, с усилием задвигая ящик.