Черные ангелы
Шрифт:
Лука отрицательно покачал головой.
— Давай! — сказал Мирон и наклонился к нему.
Платформа закачалась еще сильнее. Лука лишился последней храбрости. Он бросился к двери. 'Бах! Удар раз, другой. И забарабанил что есть силы.
Мирон ждал. Наконец Лука перестал колотить в дверь и настороженно оглянулся.
— Здесь все двери открываются только в одну сторону, — объяснил Мирон. — У тебя есть три выхода: остаться здесь и ждать, когда придет сменщик жука, прыгнуть в колодец, в котором нет дна, и идти с нами.
— Я знаю, что вы
— Зачем мне тебя обманывать? — удивился Мирон.
— Чтобы перекодировать!
— Ну как хочешь, — терпеливо произнес Мирон, — значит, будешь ждать черного ангела?
— Нет, — Лука тяжело вздохнул.
Он опасливо подступил к краю колодца. В этот момент мы как раз качнулись в его сторону. И ей богу — закрыв глаза, бездумно шагнул в пустоту. Если бы не Мирон, он бы упал в бездну. Но Мирон ухватил его за шкирку и одним рывком поставил на платформу. А я подхватил ах-пуч, который Лука едва не уронил из ослабших рук. Я помнил, что из него невозможно выстрелить, но это было хоть какое-то оружие.
Судя по рывку мы поплыли вверх — но как и почему, трудно было понять. А может, вовсе и не поплыли. Только пятно света внизу пропало. Я не видел ни стен, ни потолка, ни верха, ни низа. И вообще, было такое ощущение, что даже воздух стал гуще. Мои земные сны как раз обрывались на этом месте, и со мной ничего плохого не происходило.
— Будем надеяться, что именно этой дорогой сегодня никто не воспользуется, — сказал Мирон.
Я хотел спросить, почему, но Лука стал подвывать. Сюрреалистический подъем в чернильной пустоте был выше его сил. Хорошо хоть, что он не сиганул вниз.
Кажется, Мирон треснул его по затылку. Для меня же все это было продолжением снов. Но в моих снах я неизбежно попадал в дом, в котором жили Полина и Наташка, а в реальности мы вплыли в такой же колодец, который остался внизу. Быть может, в тот же самый колодец. Но в отличие от нижнего, крыша здесь была прозрачной — камера с потолком, которой состоял из плещущейся воды. По крайней мере, я так все воспринял. Что увидел Лука, я не успел спросить. Но, должно быть, ничего хорошего, потому что побежал, пригибаясь и ища, куда бы зарыться. Мирону стоило больших усилий догнать его. И мы навалились.
— Здесь нельзя делать резких движений, — прошептал Мирон Луке на ухо, зажимая ему рот.
Лука извивался, как большой червяк. Ужас придал ему силы. И в этот момент мы увидели лицо. Даже Лука перестал вырываться. Глаза его расширились от ужаса. В потолке вдруг появилось прозрачное окно, кто-то наклонился и заглянул вниз. Мне он показался очень большим, просто огромным, и захотелось сделаться маленьким и незаметным. Человек плохо видел. Он поднес огромную ладонь к огромным глазам. Потом лицо пропало, и Мирон сказал назидательно Луке, отпуская его:
— Делай всегда так, как я!
— Хорошо, — кротко согласился Лука, — но ты меня не предупредил.
В его голосе звучали истерически нотки. Он отполз в сторону, клацая зубами, как
— Я буду предупреждать, — терпеливо ответил Мирон. — Это всего лишь камера облучения. Но сегодня здесь никого нет. Их выпустили.
— Ку-ку-да? — спросил Лука, вертя головой и ничего не соображая.
— На Землю, — пояснил Мирон. — Понимаешь? Поэтому он нас и не заметил. Ну?!
— Понимаю, — кивнул Лука. — А что такое камера облучения?
— Я один раз сюда влез по глупости вместе хлыстам и получил свою дозу некодированной информации.
— Ага… — с пониманием согласился Лука, ничего не понимая.
Я забыл, что совсем недавно он намекал, что ему все известно. Вместе с самоуверенностью он растерял и свои редакционные замашки. Возможно, он, действительно, многое знал, но не ничего не мог сопоставить. По крайней мере, мне так показалось.
В камере явно пахло так же, как и от блондинки — розами и серой. Только гораздо сильнее.
— Это запах облучения, — пояснил Мирон.
— А кто там? — Лука осторожно потыкал в потолок пальцем.
— Тот, кто заведует камерой, — ответил Мирон, открывая дверь и выглядывая наружу. — Просто большой хлыст… к тому же крыша увеличивает… А теперь бежим!
Мне показалось, что он вначале посмотрел на небо, а потом только вокруг. Когда я вышел вслед за ним, то понял, почему. Передо мной лежал разлинованный армейский плац, справа и слева располагались строения явно военного образца — однотипные, строгие, выкрашенные в серый цвет. Между домами — все атрибуты армейского городка: спортивный снаряды, полоса препятствия, окопы, рвы, а сразу за плацем — так же история — темное звездное небо и яркий Млечным путь. Над входом в камеру висел уже знакомый знак — икосаэдр.
На фоне звезд промелькнула крылатая тень. Мирон несколько секунд подождал, следя, а потом побежал, нагибаясь, вдоль стены, и мы за ним, повторяя все его действия — то есть нагибаясь, когда пробегали мимо окон, и замирая в тот момент, когда замирал Мирон. Собственно, непонятно было, откуда проистекает опасность. Но раз Мирон прятался, значит, так и должно быть.
С другой стороны плаца, за зданием, которое судя по всему было штабом, — заглянув в коридор, я увидел часового с оружием, который, как и положено всякому часовому, спал, — в пустоту ночного неба выдавался ажурный мост. Справа вдалеке, похоже, я разглядел еще один такой же.
Когда мы попали на мост, Мирон обернулся и счел нужным объяснить:
— Это все база с казармами, плацами… — махнул рукой, очерчивая горизонт. — Их держат здесь два месяца. Не кормят и не поют. За это время желудок, почки, печень и кишки у них иссушаются. После голодания они буквально выращивают внутренности заново, ускоряя обменные процессы в сорок четыре раза. А знак — это гармония мироздания. Боковая грань справа — наш мир.
— Почему? — туповато спросил Лука.
— Потому что правильный многогранник — символ совершенства Вселенной, — ответил Мирон.