Черные береты
Шрифт:
А какое еще? И почему преступное? Для кого преступное? Зло должно, обязано караться. Не пресеченное сегодня, оно заставит завтра плакать других невинных. Он берет на себя роль палача. Нет, в нашем обществе палач воспринимается как человек, лишающий жизней невиновных и мучеников. А он – просто возмездие. Неотвратимое. Неизбежное. Иначе сотни новых Зит будут лежать в могилах, общество – разглагольствовать о гуманности к преступникам, а «парусники» нагло посмеиваться, плевать на всех и наслаждаться жизнью. Хватит. Суды пусть разбираются в спорных и запутанных делах. Здесь же все ясно до последней слезинки Зиты.
Может быть, странно, но ни сомнений, ни угрызений совести Андрей не испытывал.
Дважды еще объехал свои «точки», прежде чем после полуночи за дверью Эллочки не послышался ее писклявый пьяненький голосок:
– Ну, кто там еще?
– Привет, Элла. Слушай, срочно нужен Данилыч, а ни дома, ни у Соньки, ни у Боксера нету, – небрежно проговорил давно отработанное Андрей. – До тебя тоже целый вечер не дозвониться.
Эллочка затихла, пытаясь угадать голос.
– Слушай, может, Мотя знает? Но его тоже что-то давно не видно. Или уже ускакал в свою первопрестольную? – продолжал шиковать тремя известными именами и двумя фактами Андрей.
– Они вчера как раз поехали к нему в Москву, – наконец, хоть и неуверенно, сообщила Эллочка.
– А что же меня не прихватили? – успокоил ее беззаботным голосом Тарасевич. – Вернуться-то когда грозились?
– Завтра.
– А, тогда все нормально. Спокойной ночи. Не забывай старых знакомых.
Небрежно протопал по лестнице. Но на тротуар выходить не стал – вдоль стеночки и за угол. Пусть поломает голову Эллочка о ночном визитере. А Данилыч с Тенгизом, значит, в Москве. Разошлись, разлетелись на каком-то перегоне их поезда. Но ничего, он сам перейдет на их рельсы, параллельных прямых для них не будет. И они сшибутся. И встанет после этой сшибки только кто-нибудь один. Или никто.
Своей смерти Андрей не боялся – притупилось это чувство, пока служил в ОМОНе. А после смерти Зиты что жизнь? Шептались ведь старушки на похоронах: ох, велик оказался гроб для одной, знать, место припасено еще для кого-то из родных. Осеклись, когда увидели его.
Припасено так припасено. Он с детдома о смерти знает, в детдоме они почему-то часто о ней говорили.
Вроде никуда конкретно теперь не шел Андрей, на ночь он облюбовал себе строительный домик, в котором однажды брали одного бомжа: ничего уголок, перекантоваться день-два можно. Но оказалось, что крутится он вокруг да около дороги, ведущей на кладбище. И, устав делать вид, что это случайность, устав отгонять мысли о Зите, остановился и признался себе: да, он хочет идти на могилу жены.
– Но не пойду, – вслух проговорил он. Даже повернулся спиной к окраине города. – Только после. Все.
Ночь проворочался на узкой лавке среди тряпья, пустых бутылок, мотков проволоки – в воспоминаниях, думах о завтрашнем дне, в боязни проспать утро. Днем еще по нескольку минут забывался в залах ожидания аэропорта, автовокзала и железнодорожной станции. Поезд и самолет из Москвы прибывали почти одновременно, и, чтобы не дергаться, поехал сразу к дому Данилыча. Устроился в подъезде напротив, через несколько минут впервые в жизни уже завидуя курящим – тем есть хоть чем заняться. Прутиком вычистил весь подоконник на лестничном пролете, а похожих на Данилыча все не появлялось. Не вытерпел, позвонил из ближайшего телефона в справочное: рейсы из Москвы прибыли без опозданий. То есть давно. Подумав, набрал телефон. Тишина. Перезвонил Тенгизу. А вот там мгновенно подняли трубку.
– Да-а, слушаю, говорите, – пропищал голос Эллочки. Нет, не дурочка она, и пьянка из колеи не выбила. Наверняка встретила дружков, рассказала про гостя и какие-то варианты
– Да-а, слушаю, – опять отозвалась, напомнила о себе девица.
– Извините, мне бы Тенгиза, – не стал изменять голос Андрей. В ситуацию надо внедряться, и чем решительнее, тем меньше времени останется на подготовку у той, другой стороны. – Кажется, это я с вами вчера разговаривал?
– Да-да, здравствуйте, – заторопилась залюбезничать Эллочка. Не надо спешить выражать восторги, девочка. Еще неизвестно, что на вашем крючке. – Вы знаете, а они… – она непроизвольно сделала секундную паузу, видимо, оглядываясь как раз на «них», – они ушли в гараж. Знаете, где новые гаражи вдоль железной дороги? Если считать от станции, то двенадцатый. Алло, вы слышите?
Он слышит. И прекрасно ее понимает.
– Да, конечно. А я застану их там? – «заглатывал» все глубже крючок Тарасевич.
– Конечно, – опять не смогла скрыть ноток удовлетворения собеседница. – Они привезли из Москвы новую резину, собираются менять скаты. Завтра утром собираются куда-то уезжать, чуть ли не на всю неделю. Так что если хотите увидеть… – подбивала она Тарасевича на решительные действия.
Так и сделаем.
Бегом, через оградки и песочницы, кусты и разрытую теплотрассу – к улице. Такси, частник – стой. Стой кто угодно, хоть самосвал. Четвертной – к вокзалу. За скорость – еще столько же: невеста уезжает, Данилыч с Тенгизом сейчас тоже рвут к гаражам. Тот, кто прибудет первым, станет охотником. Гаражи – это блеск, это уже твердый почерк в работе. Молодец, Данилыч: вдали от домов, рядом лесок, а главное – железная дорога. В случае чего – выпал человек из поезда или бросился сам под колеса от несчастной любви. Ах, Данилыч, умница. Только вот все будет наоборот.
– Туда, поближе к гаражам, – попросил Андрей.
Частник подозрительно глянул на возбужденного пассажира, глухой закуток и тормознул на привокзальной площади:
– Договаривались к вокзалу.
Деньги уже в руке, спорить некогда. По грязи, склизи, зловонию пристанционных посадок – к гаражам. Возникшие стихийно, самостроем, сотворенные из кирпича, плит, листов железа, каких-то полувагончиков, разномастные и разнокалиберные, они мертвой хваткой осели между железнодорожным полотном и лесопосадкой. Главное – выбрать место. Двенадцатый гараж. Скорее всего число названо от балды, чтобы заманить его поглубже и иметь время осмотреть и проверить его, кто такой. Очень хороша для такого наблюдения крыша первого гаража, вся дорога с нее – как на ладони. Хотя какая ладонь – темнеет на глазах, новая власть даже декретное время отменила, действовавшее со времен революции, и тем самым выбросив целый световой час: лишь бы ничего не напоминало о советской власти 8 . Но крыша наверняка приманка Данилыча, поэтому… поэтому…
8
Через три месяца, поняв несуразность своего решения, новое правительство «вернет» декретный час обратно.
То ли уже померещилось, то ли в самом деле обостренный слух уловил скрип тормозов у станции. Затем среди голых деревьев засемафорил свет подфарников. Времени на раздумья больше не оставалось, и Андрей, подпрыгнув, оказался на крыше второго гаража. Залег за ветки кустарника, неизвестно как сохранившегося в бардаке самостроя и дотянувшегося верхушкой до крыши.
На дороге показался «жигуль». Перед строениями затормозил, из него выскочило сразу трое человек, еще один остался в кабине. Ничего себе поворот! Четверо – это не двое, молодцы, ребята, соображают и собираются быстро.