#черные_дельфины
Шрифт:
Следующая публикация, комментарии к которой она развернула, была, наоборот, короткой. Некто Мария Хнык писала: «Я ору матом и бью своего трёхлетнего сына, и ничего не могу с собой поделать. Это как болезнь. Каждый день мечтаю проснуться и просто чтобы его не было». Инга с отвращением листала комментарии:
«милая, у вас нервный срыв. Это проходит».
«обнимаю вас! То же самое! Подростку уже 14, лучше не стало».
«у меня тоже сын, и я ненавижу этого гадёныша».
«Вы просто очень устали. Постарайтесь поменьше проводить времени с ребёнком»:
Клиника
Инга перешла с этой страницы в календарь событий, который у Штейна всегда был в открытом доступе – он размещал там информацию о своих лекциях по истории фотографии, выставках друзей и художественных ивентах. Весь октябрь был расписан фотосессиями на тему «Золотая осень»: от желающих пополнить своё портфолио профессиональными снимками на фоне яркой листвы не было отбоя. Обязательный и пунктуальный в таких вещах Штейн вряд ли стал бы подводить людей и намечать столько встреч, если бы сомневался, что сможет осуществить согласованные съёмки.
В ноябре планировалась выставка, которую Олег долго ждал: «Московский конструктивизм. Исчезающий образ столицы», совместный проект с порталом «Исчезающий город». До «Дела о коллекционере» он много рассказывал Инге о выставке. Мечтал объединить ретроспективу работ 20-30-40-х годов и своих недавних, сделанных на тех же улицах и с того же ракурса. Договорился о помещении. Инга поискала информацию о выставке: всё оставалось в силе, даты, адрес выставочного зала – непохоже, чтобы с этим возникли проблемы.
Голова кружилась, как в детстве, когда перекачаешься на качелях. Инга то полностью убеждалась в том, что Олег страдал депрессией и, не справившись, покончил с собой, то уверялась, что он не мог этого сделать – много значимых планов, мало оснований. И снова звучали слова Оксаны: «Его кто-то убил!»
Инга вдруг поняла, что продолжает прижимать трубку к уху, а Женя всё так же гудит, как старая трансформаторная будка.
– Извини, пожалуйста, – прервала её Инга.
Холодивкер встрепенулась и откашлялась, наверное, до этого она говорила уже в бессознательной полудрёме:
– А-а?
– Чисто теоретически, можно ли выдать убийство за самоубийство?
– Ты что? Думаешь… – Она не закончила.
– Да, – серьёзно ответила Инга. – Понимаешь, не мог он сам, просто не мог!
– Конечно, врач из меня специфический, но как медик тебе говорю, в депрессивном состоянии может любой. А симптомы распознают далеко не все, даже самые близкие.
– Я не спрашиваю тебя как врача про симптомы депрессии, Жень! – В голосе Инги прорвалось раздражение. – Ответь как судмедэксперт! Можно ли выдать повешение за самоубийство?
– Хорошо. – Холодивкер «включила» профессионала. Тон стал резким, предложения – отрывистыми и чёткими, как инструкции. – Вполне реально выдать. Главное, избежать гематом от удушения. Можно немного подпоить пациента. Потом в бессознательном состоянии организовать ему асфиксию посредством подручного мягкого предмета.
Подушки на диване были смятые. Но они могли быть смяты ещё по тысяче разных причин.
– Сгодится подушка, – словно угадала её мысли Холодивкер. – А после сразу подвесить. В этом случае экспертиза не выявит истинной причины асфиксии. Поскольку повешение так и так даст классическую клиническую
– Да, я знаю. Спасибо тебе, Жень! На неделе ещё позвоню! – Инга бросила трубку. Вызов 56 минут. У неё затекла шея, она с трудом подняла голову и пошла посмотреть, как там Катя.
По дороге она вращала головой, чтобы снять онемение и разогнать кровь, и на ходу влетела в стремянку, оставленную посреди коридора. Стремянка с грохотом упала на пол.
– Катя, это что такое? Кто не убрал?
Катя и Сергей сидели на кухне. На столе лежали раскрытые фотоальбомы. Тут были и толстые картонные фолианты в бархатном переплёте с чёрно-белыми снимками: на них худая маленькая девочка в соломенной конусной шляпе на руках у бородатого мужчины – Инга с отцом во время его дипмиссии в Шанхае, бледная и строгая молодая женщина в сари стоит у куста бугенвилии – мама Инги во время командировки в Бомбей. Были и китайские альбомы из хрупкой плёнки с фотографиями, сделанными на первые, привезённые из загранпоездок мыльницы: выпускной Инги – она в узком чёрном платье и красных перчатках до предплечий, длинная нитка жемчуга завязана узлом, Инга с Сергеем на даче – знакомство с родителями на майских шашлыках. Полароидные снимки Ингиной развесёлой тусовки журфака – совсем молодые и во хмелю – кто-то из них теперь забронзовел и превратился в говорящую голову в телевизоре, кто-то совсем сгинул.
Серёжа положил кусок сыра на хлеб и протянул Кате. Свой бутерброд он почти прикончил. Катя приподняла какую-то фотографию со стола и показала ему. Оба засмеялись. Ингу они не замечали.
– Что это такое, я спрашиваю! Почему стремянку не убрали? Что за беспорядок вы тут устроили? Не берите фотографии жирными пальцами!
– Ну всё, понеслась! – Катя закатила глаза.
– Серёж, ты-то взрослый человек!
– Да ладно тебе, мы просто думали немного развеяться. Катя позвонила – вот я и приехал. Всё-таки тяжёло ребёнку, похороны, сама понимаешь. А тебе пока не до неё.
– Это упрёк?! И потом, она сама захотела идти. Я предлагала ей остаться у моих.
– Не в этом же дело.
Сергей вздохнул. Инга покачала головой и вышла, в коридоре снова наткнулась на растопыренные опоры стремянки. Она лежала, как металлический жираф, раскинувший длинные ноги в разные стороны. Инга подняла её, с трудом сняла крючок с гвоздика, сложила и прислонила к стене. «Мир складывается за ними, как карточный домик», – вдруг вспомнила она.
Стремянка в доме Олега! Она бы просто упала набок, там ведь похожий фиксатор, он не дал бы ей закрыться, она бы упала, как сейчас. Но она лежала на боку – сложенной под его висящим телом. Стремянка была сложена. Кем-то.
Инга тихо сползла по стенке вниз.
Доказательства должны быть вескими!
– Что такое? – из кухни вышел Сергей. Инга сидела на корточках и едва дышала.
– Голова? – хмуро спросил он.
– Кажется, Олега убили, – прошептала Инга.
– Что?
– Он не покончил с собой, понимаешь. Самоубийство подстроили. Его кто-то задушил.
– Ин, послушай, может, выпьешь чуток валерьянки и приляжешь? Я останусь, побуду с Катей, а ты отдохни!
– Ты думаешь, я свихнулась? Ты мне не веришь?