Черные хирурги
Шрифт:
– Матвеич, – позвал Саенко, присаживаясь рядом с хирургом на корточки.
– Кыш, – слабым голосом отозвался засыпающий Крачковский, – ночь с дьяволицей…
– Капут, напоролся, – пробормотал Саенко.
Он повалил хирурга на диван, поднял с пола его ноги, под щеку подсунул маленькую подушечку и поднялся с колен. Похлопав покровительственно Гурова по плечу, удалился в туалет.
Уф, пронесло! Кажется, поверил. Но как все это не вовремя… Такое удачное состояние было у Матвеича. Он бы утром и не вспомнил о своих откровениях. Чуть бы его еще расшевелить, и мог проболтаться.
Закономерный финал
Гуров оказался с рыжеволосой Эльвирой на втором этаже, когда уже темнело. Он лежал на спине на двуспальной кровати, а перед его лицом колыхались две обнаженных груди с розовыми сосками. Девица жарко и возбужденно дышала, обдавая сыщика тошнотворными ароматами смеси алкоголя, фруктов и салатов. Отдавало еще и кислятиной. Это наводило на мысль, что на газоне напачкала именно Эльвира.
– Все, спать, – пробормотал Гуров, отталкивая Эльвиру и поворачиваясь на бок.
– Козел ты, а не мужик, – слабо возмутилась проститутка и добавила затухающим голосом: – Импотент долбаный…
Гуров полежал немного, подавляя тошноту. Эльвира ровно засопела за его спиной. Все, теперь на воздух, отдышаться! И неплохо было бы чего-нибудь горяченького выпить – чаю крепкого с лимоном, кофе… Принял Гуров сегодня изрядно, как ни старался симулировать. Шлепая босыми ногами, он вышел из спальни в коридор. Где-то рядом шумно возились и хихикали, чуть подальше девичий голос вскрикивал не совсем членораздельно.
– Начался большой трах, – прокомментировал Гуров вслух и двинулся к лестнице.
– Нет… не надо, – сдавленно пискнул голос за спиной.
– Отчего же, – задумчиво возразил Гуров. – Как раз надо. Кому не надо, тот сейчас пойдет искать свои штаны.
На первом этаже храпел на диванчике Крачковский. Со стороны кухни раздавался ритмичный скрип мебели. Гуров постоял около спящего хирурга, раздумывая о том, что можно его сейчас взять в охапку, бросить в машину Казанцева и увезти в город. Там привести в чувство и каким-нибудь способом, вплоть до приставленного ко лбу пистолета, потребовать объяснений. Матвеич явно находился в растрепанных чувствах, и можно обойтись без пистолета. Нервы у мужика сдали совсем, и он находится очень сильно не в ладу с собой. Вот только какой во всем этом смысл? Стоит ли рисковать своей легендой, чтобы узнать то, что Гуров знает и так? А куда и какими каналами идут органы, Крачковский наверняка не в курсе. Как не ведает и своих главных покровителей в Москве. Нет, экстренное потрошение ничего не даст. Можно и не спешить. Хотя… есть одна мыслишка!
Гуров вышел на улицу и разыскал на шезлонгах свои штаны и рубашку. С трудом удалось найти второй ботинок, который кто-то зафутболил далеко в сторону. Наверху кто-то снова умоляюще стал вскрикивать, потом раздался шум падающего тела, хлопнула межкомнатная дверь. Гуров слушал и хмуро натягивал ботинки, сидя около бассейна.
В дверях дома мелькнуло белое обнаженное тело, метнулось к бассейну и упало на самом краю. Гуров услышал сдерживаемые рыдания, которые стали заглушать рвотные позывы. Вот как! Это что же там такое произошло, что и проститутке не в радость? Да ведь
Гуров поднялся, подошел к девушке, которая перегнулась через край бассейна.
– Эй, ты как? – негромко спросил он.
– А-а! – испуганно вскрикнула девчонка.
Она попыталась вскочить, поскользнулась, упала и стала боком отползать. Глаза ее были полны ужаса и брезгливости.
– Что случилось-то? – присел на корточки Гуров. – Ты цела?
Спрашивал он спокойным усталым голосом, и девочка осознала, что от этого мужчины не исходит опасность.
– Не-е подходи ко мне, – дрожащим голосом попросила она, продолжая отползать назад. Короткая юбчонка в ее руке волочилась по мокрой плитке.
– Какая-то ты странная.
– Я… я… – Девушка уткнулась лицом в согнутые колени и разразилась такими детскими рыданиями, что у Гурова сжалось сердце.
– Ну-ну, что ты? – по-отечески стал он успокаивать девочку, поглаживая ее по голове. – Чего разревелась-то? Знала же, куда и зачем шла. Выбрала профессию, так чего же убиваться-то?
– Нет, не могу! – сквозь рыдания выпалила девочка. – Это Элка меня сбила! Я думала… а тут…
– Так ты в первый раз? – догадался Гуров. – В первый раз, да? Сколько тебе лет?
– Шестнадцать…
– Японский городовой! – ругнулся Гуров. – Ты же школьница. В каком классе учишься?
– В одиннадцатый перешла…
– Ой, ду-ура! – искренне сказал Гуров, качая головой. – Какого же… тебя понесло?
– А такого! – вдруг вскинулась девочка, вытаращив на Гурова большие глаза, которые вдруг стали сухими. – Элка так расписывала! Говорит, что просто, что ножки раздвинула, перетерпела немного, зато потом и вкус почувствуешь, и запросто по штуке в день будешь сшибать, когда надо! Говорила, что самой потом нравиться будет, а за удовольствие еще и деньги получать будешь. А он старый… противно… слюни у него и воняет там… он связывать хотел и велел кричать, как будто это настоящее насилие… Я не смогла!
Тут девчонка опомнилась, что сидит в одних трусиках перед мужчиной. Она комком прижала свою юбчонку к груди и снова со страхом смотрела на Гурова.
– Эх, ты, – вздохнул сыщик. – Ребенок ребенком. Ты живешь-то где, в Энгельсе?
– На Тельмана.
– Ищи одежду. Я тебя домой отправлю.
Ночь была безлунная. На чистом от облаков ночном небе сияли россыпи ярких звезд. Здесь, за городом, где не было уличных фонарей, ярких окон домов и рекламных огней, небо было удивительно глубоким, красивым и манящим. Гурову показалось, что он уже тысячу лет не смотрел в ночное небо.
Он шел рядом с девочкой по проселочной дороге, ведущей в сторону шоссе, и думал о том, что вот так они и попадают в болото жизни. Все когда-то впервые. Кто-то, как она, решил вкусить легких денег, продавая свое тело, кто-то – протянув руку к чужому добру, а кто-то решился и на более тяжкое. И нет дороги назад из этого болота; не отпускает оно до тех пор, пока не вымажет тебя до такой степени, что самому до конца дней противно. Или еще хуже: перемелет твое тело и душу в страшной мясорубке и выплюнет. Ненужного, выжатого, как лимон, пустого, как коробка из-под сока. И никто об этом вначале не думает; всем кажется, что он сильнее, хитрее, что он особенный. А люди всегда и везде одинаковые. Если они люди, а не выродки.