Черные колокола
Шрифт:
— Спровоцирована?.. — Снова сомнение, горечь и ожесточение охватили Жужанну. — Разве требования студентов несправедливы?
— Сейчас это не имеет первостепенного значения.
— Имеет! Это главное.
— Главное сегодня — контрреволюция.
— Какая контрреволюция? Что ты говоришь? Мартон — контрреволюционер?!
— Не о Мартоне речь. И не о таких, как он. Товарищ Хорват, ты недооцениваешь своих врагов! Не видишь, сколько их вокруг тебя и как глубоки их корни в твоей земле. Вспомни, где живешь! Венгрия — первое фашистское государство. Адмирал Хорти — первый фюрер в Европе. Белая гвардия Венгрии утопила в крови пролетарскую революцию и передавала свой палаческий опыт гитлеровским головорезам, фалангистам Франко, чернорубашечникам
Жужанна молчала. Не соглашалась с Арпадом, не возражала ему. По выражению ее лица, по ее глазам он понял, что зря волновался, впустую потратил столько слов. Не понимает она его. Далекая. Чужая.
— Что же ты молчишь, Жужа? И теперь еще не согласна со мной. …
Она медленно подняла голову — брови сдвинуты, глаза темные, страдальческие, на щеках ни кровинки. Сказала глухим голосом:
— Только Ракоши и его окружение виноваты в этой буре.
— Виноваты! — воскликнул Арпад. — Я тебе не раз говорил об этом. Считали себя умнее народа, возносились над ним, транжирили трудовой и политический энтузиазм людей. Да! Если бы не были такими, то ни кружку Петефи, ни двурушникам Имре Надя, ни черту и дьяволу, никому в мире не поднять молодежь на демонстрацию.
— Правильно. Так чего же ты…
— И все-таки я против разрешения демонстрации. В народной Венгрии, такая попытка воздействия на правительство только нашим врагам принесет пользу, а не партии, не народу.
Жужанна нетерпеливо и с откровенным пренебрежением перебила Арпада:
— Боишься? Народ всегда прав! Между прочим, этому нас когда-то учил доктор Арпад Ковач. А теперь он, кажется, отрекается от своих слов?
— Не отрекаюсь!.. До чего же бездарным учителем был доктор Ковач! Все самые искренние старания оказались напрасными. Впрочем, мой талант тут ни при чем. На почве, обработанной Дьюлой Хорватом, не может пустить ростки и прижиться ни единое доброе зернышко. Приходится только жалеть…
— Себя лучше пожалей, несчастный ортодокс! Ни тюрьма, ни перебитые ребра не образумили тебя.
— У меня может меняться настроение, но не мировоззрение. Я верил и верю в партию. И даже твоя душещипательная демагогия не может поколебать меня. В общем, хватит дискутировать. Договорились, что называется, до ручки.
В зеленоглазом ящике захрипело, зашипело, и опять на смену патефонной пластинке с вальсом Штрауса пришел диктор с патетическим голосом. Еле сдерживая ликование, он вещал:
— Граждане! Министерство внутренних дел Венгерской Народной Республики, исполненное веры в чистые, благие порывы нашей чудесной молодежи, отменяет свой запрет на студенческую демонстрацию и призывает
Во время правительственного сообщения все, кто были в квартире Хорватов, вышли в «Колизей». Шандор, Катица, Жужанна слушали молча. Дьюла и Киш — с нескрываемым злорадством. Арпад — с болью и гневом.
Когда умолк диктор, Арпад подскочил к радиоприемнику, бешено забарабанил кулаками по его зеркальной сияющей поверхности.
— Глупость! Преступная глупость! — Он круто повернулся к Жужанне. — Видишь, даже теперь не сдаюсь. И в худший час не сдамся.
Дьюла переглянулся с Кишем, и спокойно заметил:
— Да, вашему упорству, доктор, может позавидовать его превосходительство… осел.
— Вот именно! — закивал радиотехник и осклабился.
Арпад глубоко надвинул шляпу, пошел к двери. Только одну Жужанну удостоил кивком головы:
— До свидания, Жужа! Ты еще не раз вспомнишь сегодняшний день. Выздоравливай!
— А как же! Непременно, — подхватил Киш.
Глаза Жужанны закрыты. Руки опущены.
Ласло Киш захлопнул за Арпадом дверь, засмеялся:
— Видали?! Слыхали?!
Дьюла подошел к сестре, бесцеремонно, жестом грубого врача оттянул ее веки, раскрыл глаза.
— Ну, больная, почему молчите? На что жалуетесь?
Жужанна оттолкнула брата, ушла к себе.
— Вот оно какое, твое счастье, доченька! — вздохнула Каталин. — А разве я не предупреждала?
— Помолчала бы! — рассердился Шандор. — Катица, хоть ты имей совесть! Раньше соловьем разливалась, сегодня каркаешь.
— И тогда правильно делала, и сегодня. Мать я своим детям, а не мачеха. Добра я им желаю, правду говорю.
Дети! И хорошо, и трудно с вами. Вы чуждаетесь правдивых и суровых родителей и доверчиво летите навстречу тем, кто любит вас безоговорочно, со всеми слабостями, кто прощает все ваши грехи, а заблуждения превращает в достоинства, кто видит вас прекрасными, когда вы далеки от этого, кто чувствует и видит в ваших делах бесконечность своей жизни. Как много в вас вкладывается, какими великими полномочиями вы наделены!
Вбежали Мартон и Юлия. Оба сияющие, горячие, как сегодняшний октябрьский день, обманчиво похожий на весну. Рука в руке. Губы алые, сочные, распухшие, нацелованные. Глаза… нет, это не просто глаза. Распахнутые окна в мир, где властвуют только радость, счастье, согласие, хорошие люди, хорошие мысли, хорошие песни, хорошая любовь.
Прежде всего Мартон и Юлия любили, упивались любовью, а потом и все остальное.
Волосы Юлии перевязаны красно-зелено-белым шерстяным шарфом. На ней серые фланелевые брюки, прозрачная нейлоновая кофточка, похожая на мужскую рубашку, и белые замшевые туфли на низком каблуке и толстой мягкой подошве.
Мартон одет и обут кое-как, вихраст, но рядом с Юлией и он кажется необыкновенно нарядным.
— Слыхали?! — Мартон кивнул на радиоприемник, засмеялся. — Наша взяла!
— Рано радуетесь. Победу будем праздновать, когда все наши требования будут выполнены правительством.
— Не услышите. — Киш покачал своей аккуратной маленькой головой. — Герэ не захочет подрубать сук, на котором так удобно устроился.
— Тогда мы подрубим. Ответ из академии есть? — спросил Дьюла у брата.
— «Всякому овощу свое время», — паролем ответил Мартон.
— Трудовые резервы как настроены?
— Обеспечена единодушная поддержка.
— Особенно со стороны девушек, — добавила Юлия. — Все выйдут на демонстрацию.
— И у всех будут такие кокарды, — Мартон тронул трехцветный бантик на груди Юлии. — Профессор, мы можем опоздать на демонстрацию.
— Идите. Возглавь, Марци!
— Возглавить?.. Это не мой профиль. Командовать мне позволяет только один человек. — Мартон обнял Юлию. Она смущенно отстранилась. — И то, видишь, не всегда, по настроению. — Увидев сестру, вышедшую из своей комнаты, бросился к ней. — Пойдем с нами, Жужа?