Черные молнии. Повелитель Ижоры
Шрифт:
Тело перевалилось на спину, и Филипп глянул мертвому в лицо. И тут же отшатнулся и закрыл глаза руками.
Порывисто встал на ноги. Постоял, стараясь отдышаться. Осмотрелся. Медленно подошел к давно остывшему камину.
В камине не было углей – лишь груда слежавшейся золы. На полу валялись тяжелые каминные щипцы (Фил криво усмехнулся) и причудливо изогнутая лопатка для углей. Рядом же стоял флакон с жидкостью для розжига: конунг ленился щипать лучину. Яркая этикетка на флаконе привлекала внимание. Филипп протянул руку.
Жидкость имела острый и противный
– А, все равно, – прошептал он. – Пусть все видят.
Взяв со стола Динкино письмо, он туго свернул его в трубочку. Поднес к пламени свечи. Полюбовался несколько мгновений, как плотная бумага корчится и чернеет в его руке. Пламя отчего-то стало зеленым, и он, расширив глаза, наблюдал, как оно меняет цвет. Потом, обжегшись, уронил письмо на пол.
Огненная дорожка протянулась по периметру комнаты. Уже загорелся паркет, шкаф красного дерева, в котором хранились винные бутылки, столик с молчащей корабельной рацией.
Пламя лизало стены, украшенные гобеленами и звериными шкурами, и раму разбитого зеркала, и окна. Страшная кабанья морда тревожно глядела на Филиппа, лосиные рога нацелились прямо ему в лицо. «Вот так, вот и отлично», – прошептал Фил. Он сделал несколько шагов до двери: едкий дым уже заполнил комнату, и плохо бы ему пришлось, если бы он не рассчитал все заранее. Он притворил за собой дверь и тут заметил, что кожаные подошвы его несуразных башмаков нагрелись и затлели; он попрыгал, стараясь их потушить, и ему это удалось. Из-под двери тянуло дымом. Внизу кто-то вскрикнул и побежал по лестнице вверх.
– Пошли отсюда, Ники, – приказал Фил.
– Там что, пожар? – Ник глядел на него снизу вверх и все еще не мог понять. – Почему там пожар?
– Мы просто попрощались с отцом, – пояснил Филипп. – Просто попрощались. Но теперь нужно уходить, понял?
– Хорошо, Фил… хорошо.
Спикер в кармане Филиппа завибрировал, когда они втроем уже выбежали из горящей башни на улицу. Несколько секунд Фил соображал, что происходит, потом выхватил аппарат и поднес к уху.
– Кто? – крикнул он. – Кто говорит?
Наверху стекла треснули и с грохотом разлетелись. Огонь и дым вырвался из окон башни. Коротковолновая рация в кабинете Ингвара каким-то чудом все еще работала, и спикер принимал ее затухающий сигнал в режиме calling all stations.
– Не слышно, не слышно, – кричал Фил. Не выпуская спикера, он метнулся было обратно к башне, дернул ручку двери, но остановился в испуге. Изнутри вырвался клуб дыма, и огонь опалил рыжие волосы Филиппа. Вскрикнув, он отскочил и уронил спикер в пыль. Ничего сделать уже нельзя было.
Ник подбежал к нему и потряс за плечи:
– Кто там? Кто это был?
– Не знаю, – дрожащим голосом проговорил Филипп. – Н-не знаю. Я не расслышал. Там был кто-то. Он сказал, что… скоро все кончится. Что осталось совсем немного.
– Я не понимаю, –
– Нет… я же видел его, – продолжал Фил жалобно. – Я же видел. И ты видел. Он не дышал. Он был холодный. Ты же мне веришь, Ники?
Младший ярл нагнулся и поднял спикер.
– Не плачь, – сказал он просто. – Конечно, он был мертвый. Все видели.
– Я бы его не оставил.
– Никто бы его не оставил. Это не он. Это просто галлюцинация, Фил. Мало ли что тут бывает. Это же ненастоящий мир, ты помнишь?
– М-может быть, – сказал Филипп.
– Пойдем, братья, – окликнул их Власик – мягко и участливо, как только сумел. – Нужно уходить отсюда.
Фил покорно пошел за ним к гаражу, где темнел его джип-«конкистадор» – порядком изувеченный, но еще целый.
Ники не спешил. Он оглянулся: башня была в огне уже снизу доверху. Клубы дыма поднимались в небо, известняковые плиты чернели и крошились от жара. Еще немного и провалится крыша, – думал Ник. – А потом обрушатся перекрытия. И никто никогда больше не увидит конунга Ингвара, повелителя Ижоры, гениальногомечтателя, погибшего такой страшной смертью.
Ник хотел вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы – и не вспомнил.
– Death is the only escape, – прошептал он.
* * *
Перед рассветом в лесу было тихо. Птицы еще не проснулись, а может, просто не решались запеть. Ветер гудел высоко в кронах, пахло смолой и дурманом.
Лисица приоткрыла глаза в своем логове, принюхалась: дымом больше не пахнет. И петухи не поют. Вкусные петухи. Лисица была сыта, и лисенята тоже. Толстые, довольные, они спали под боком. Может, и не стоит просыпаться раньше времени, размышляла лиса. Стоит поднять голову, как от щенков уже не отобьешься.
На охоту можно было не спешить. Лиса обленилась. Под частоколом она прорыла хороший лаз, и – вот удивительно – никто не спешил его заделывать. Лисица ходила за курами каждую ночь, то в один курятник, то в другой. Вот только курочки день от дня тощали, кормить их было некому, и лисе это не нравилось. Выгнать их во двор? – по-хозяйски думала лисица. – Так ведь разбегутся. Люди же разбежались.
Лиса тихонько вздохнула и уткнулась носом в лапы.
Разведчик Янис тоже засопел и перевернулся с боку на бок. Под утро стало свежо и туманно, и под куртку заползала сырость. Хорошо лисе, – думал он. Пожрала и спит, и шуба всегда при ней. Лисье логово они с Ториком давно приметили в дальнем овраге, но разорять не стали, обошли стороной.
Вот уже который день друзья ночевали в землянке, на жесткой постели из лапника, накрытого шкурами. Прятались от изгнанников. Припасы, захваченные в Изваре, были уже на исходе, но разведчики не спешили уходить. Что-то удерживало их здесь, в полуверсте от брошенного поселка, а что – они и сами сказать не могли. Их мысли текли неторопливо, как большая река там, за лесом, и разговаривали они теперь тоже не спеша и длинно, как все говорят на языке ватьяла. Понемногу они забывали славянское наречие.