Черные молнии. Повелитель Ижоры
Шрифт:
– Что еще случилось? – спросил я.
– Так…
Он обернулся. Оглядел темный берег.
– В ту пору Корби спас тебя, – сказал он. – Друг Корби – мой друг. Знай, мой ярл: отныне я тебя охраняю. А больше и некому.
Тут я ощутил, как моя спина покрывается холодным потом.
* * *
Мы приблизились к поселку в полной темноте. Сосны высились над знакомой дорогой, корни то и дело лезли под ноги, и тишина вокруг казалась зловещей.
Может, поэтому меня одолевали тягостные мысли. Там, в устье реки, расставаясь с Харви и Тамме, я вдруг подумал, что
Как будто я уже знал, что встречу в Изваре.
Вот просека раздалась в стороны, и луч фонарика осветил почерневший остов первой избушки. Кисло воняло гарью. Власик вздохнул, огляделся и поправил автомат на шее.
Следующий дом оказался покинутым. Я с грустью вспомнил, как где-то здесь местные девчонки встречали нас, с любопытством поглядывая из-за изгороди. Никто не встретил нас сегодня, никто не вышел на крыльцо. Даже собаки не лаяли.
– Куда все делись? – спросил я.
Влас нахмурил брови и взглянул на меня, будто не расслышал. Потом прижал палец к губам:
– Тс-с… все ушли. Здесь ныне проклятое место. Нечистое. Людям не жить.
Власик говорил невнятно, словно у него болели зубы, и я едва понимал его.
Сразу после этого Ники споткнулся о труп. Он вскрикнул, отскочил и выронил фонарик. Власик нагнулся, подобрал, повертел в руках, вложил Нику в ладонь.
Мертвец лежал поперек дороги, лицом вниз. Я не мог его узнать. Спина его, в холщовой домотканой рубашке, вся потемнела от крови. Парень был убит выстрелом в грудь, убит не так давно: запах разложения еще не был заметен. Почему-то в этой Ижоре не видно было мух. Или это потому, что ночью мухи спят? Я еще раз втянул носом воздух и вдруг понял, что это уже стало для меня привычным – рассматривать трупы.
– Пошли быстрее, – сказал Ники. – Чего мы ждем?
Наш проводник кивнул, и мы скорым шагом двинулись дальше, мимо развалин сгоревшей дотла гминиицы, когда-то давшей нам приют в самую первую ночь в Изваре, когда темноволосая девушка пришла ко мне и скрылась перед рассветом, будто ее и не было. Может, ее и не было?
Лучше бы ее и не было, подумал я.
Часть 24
По пути Власик рассказывал нам ужасающие, невозможные вещи.
После того, как мы отправились в наш последний поход, конунг Ингвар, казалось, ни разу не вспоминал о нас. Волновался ли он, ждал ли сына с победой? Возможно. А возможно, и нет. Конунг день и ночь пропадал в своей лесной резиденции, где, по слухам, беспробудно пил и по-всякому развлекался в компании девчонок и прекрасной Дианы (я слушал это, краснея от гнева и стыда). В то время как повелитель Ижоры отдыхал от трудов, в поселке воцарилась скука. Но в тихом омуте уже завелись черти, да такие, что даже могучий Перун с соратниками им был не страшен.
И верно: без сотника Корби (ну, и без меня, ослушника и авантюриста) ижорская гвардия совсем разладилась. Никто не тревожился о завтрашнем дне, никто не выставлял дозоров. Разброд зашел
Нет, пояснял Власик, конунга Ингвара по-прежнему боялись и отдавали ему все возможные почести, когда он проезжал мимо в своем джипе, – неизменно с бутылкой коньяка, неизменно с Динкой, – за его же спиной возвращались к своим занятиям. Уже несколько избитых отлеживались по домам, уже пошли в ход ножи и пистолеты, а конунгу, похоже, не было до этого никакого дела. Он выглядел утомленным и измотанным. Парни с пониманием переглядывались.
Не всем такое нравилось. Мальчишки помоложе (которым все равно мало что светило) прятались по окраинам и уходили в леса. Среди них были и юные разведчики Янис с Ториком. Они-то, повстречав в лесу нашего проводника Власа, и поведали ему о невероятных событиях в поселке.
Так или иначе, – рассказывал Власик, – время шло, а от молодого ярла не было вестей. Пусть конунг и не вспоминал о нем вслух, но с каждым днем все больше мрачнел и все больше пил. А Диана улыбалась загадочно.
Да, завоеватели не возвращались и не выходили на связь. Очевидно было, что дерзкая затея провалилась, и молодой ярл Филипп вместе со всей своей малочисленной командой угодил в лапы короля Олафа. Что случилось с ними потом, нетрудно было представить. Олаф-чернокнижник был умен и проницателен. И еще он был чертовски силен. Ему ничего не стоило перехватить занесенный меч и обратить его в сторону нападавшего. Ингвар был уверен: именно это и произошло. Ижору ждали большие неприятности.
Был бы жив Корби Суолайнен, конунг нашел бы, чем ответить. Но Корби не было, дружина разбредалась на глазах, и мужество мало-помалу покидало конунга Ингвара.
Теперь его дни были заняты некими таинственными приготовлениями: из подвалов башни перевозилось что-то в сторону Перуновой поляны, что-то, чего никому не дозволялось видеть; по ночам отблески и мерцание в небе над капищем были видны издалека, и ясно было, что все это неспроста.
Но в один прекрасный день случилось то, чего никто не мог предугадать.
Точнее сказать, день вовсе не был прекрасным. С утра было прохладно и туманно, и парни по обыкновению дрыхли по домам; стоит ли говорить, что об охране никто не позаботился. К тому же накануне в Изваре случился праздник (а такие праздники в последнее время случались все чаще). Короче, у всех болели головы.
И вот этим-то хмурым утром в Извару вошли чужие.
Они появились из леса. Обойдя со всех сторон казарму дружинников, они заложили двери досками, облили стены бензином и подожгли. Тех, кто выпрыгивал из окон, разоружали и вязали веревками. Кто пытался драться – не щадили.
Сгорело еще несколько домов на окраинах – спалили их больше для острастки. Остальные были захвачены без затруднений. Девчонки не сопротивлялись ни минуты.
«Им даже нравилось», – добавил Власик. Он чуть заметно хмурился, словно припоминал особенно яркие картинки.
«Но кто же это был?» – спросил я, содрогаясь от непонятного озноба. Кажется, я уже знал ответ.
«Изгнанники, мой ярл, – отвечал Власик. – Да. Мои друзья из деревни».
Говоря так, этот парень был убийственно спокоен.