Черные ножи 2
Шрифт:
— Силен ты, брат! — по-доброму ухмыльнулся бородатый мужик, лежавший через две койки от меня. — Такую девицу видную охмурил! И умная, и красивая! Настасья Павловна нам тут словно сестра, для каждого нужное слово найдет. Врач она от бога, вот что скажу! Береги ее, паря!
Мне советы незнакомца были не нужны, но и ругаться я не хотел, поэтому лишь кивнул коротко и пошел к двери, намереваясь выйти на улицу и подышать свежим воздухом — очень уж тяжкий дух царил в палате, голова это этого была чугунная.
— Я с тобой! — Гоша
Поддерживая друг друга, мы доковыляли до выхода на улицу.
На дворе стоял жаркий полдень. Свинцовая тяжесть неба ушла, словно ее и не было, и теперь вовсю сияло солнце, над головой бежали легкие кучерявые облачка, дул освежающий ветерок. Идиллия! Если б не было войны…
Я легко сообразил, что прямо напротив нашего корпуса, шагах в тридцати, находится пищеблок, а дальше — все, как Гоша рассказал, два наземных здания с бревенчатыми стенами — общежития для медперсонала, а остальные корпуса были разбросаны произвольно, и только деревянный сруб морга находился в отдалении, за дальними деревьями.
— У нас в корпусе ни канализации, ни электричества, ни даже водопровода, — пожаловался Гоша. — Обещали все сделать, но не успели. Санитарки таскают воду ведрами. Ходячие им помогают. А как иначе, без помощи то! Вместе хоть с чем справимся! Правильно говорю?
— Правильно! Вместе победим! — довольно вяло откликнулся я и тут же себя укорил за такой тон. Ведь комсомолец должен показывать пример, вести за собой… но все, что мне хотелось — это лечь и лежать бесконечно… пришлось три раза глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы избавиться от наваждения.
Особо прогуляться у нас не получилось. Побродили вокруг корпуса, а тут как раз время обеда наступило, и мы с Гошей двинули в пищеблок — все лучше, чем кушать в палате.
Обшитое свежей доской здание встретило нас приветливо распахнутыми дверями. Обеденный зал был человек на сорок, но половина мест пустовала. Стены и потолки помещения были художественно фанерованы. Половина корпуса было отведено под столовую для красноармейцев, а вторая — под офицерскую столовую и клуб.
Я довольствовался солдатской частью зала. Мы заняли места за одним из столов, и Гоша, как более подвижный из нас двоих, сходил на раздачу и принес два обеда.
Покормили сытно: первое, второе и сладкий чай. На первое — супчик из потрошков, на второе каша с котлетой. И хлеб был, по сто грамм на человека.
Наелся так, что пришлось бы расстегнуть ремень, если бы он был. Пузо округлилось, как у щенка, дышать стало тяжело. Я стал впадать в дрему — сказывалась общая слабость организма после ранения. А отсутствие болевых ощущений только добавляло неги.
Гоша заметил, что я стремительно начал уходить в себя, и помог добраться до палаты, где я мгновенно уснул, а когда очнулся, за окном уже была темная ночь.
Хорошо меня вырубило! Без сновидений. Такое ощущение,
Если боец выздоровел, ему место на передовой!
Захотелось по малой нужде. Подумал было про утку под кроватью, но решил выйти на улицу, добраться до деревянных сортиров и там уже облегчиться. Опять же ночной воздух обладает целительными свойствами, это всякий знает!
Гоша спал на своей койке, будить его я не стал. Он тревожно метался по постели во сне, глухо стоная время от времени. Сейчас, когда ему не приходилось притворяться, я видел, что его постоянно терзает боль от ожогов. В дневное время он стоически ее переносил, не подавая вида, но ночью во сне страдал. Если бы я мог как-то поделиться с ним своим необычным умением не чувствовать боль, я бы это сделал. Но как? Я подошел к койке Березкина и приложил правую ладонь тыльной стороной к его разгоряченному лбу. Ладонь была холодной, словно в моем теле температура была ниже принятой нормы в 36,6.
Ничего не произошло. Впрочем, я и не надеялся. Гоша на мгновение замер от прикосновения прохладной руки, а потом ожоги вновь заныли, и он начал вертеться, стараясь таким образом избавиться от болевых ощущений. Но это так не работало, требовалось время. И не день-два, а недели и месяцы.
Я вышел на улицу. У крыльца несколько человек курили, и я отошел дальше, вглубь территории, чтобы не чувствовать ароматы крепкого самосада. Луна ярко светила в небе, горели звезды, и я не боялся заблудиться на относительно небольшой территории военного госпиталя.
Пройдя мимо корпусов общежития, я подумал, что где-то там в одной из комнат на узкой кроватке сейчас мирно спит Настя. Но искать ее сейчас я, понятное дело, не собирался.
Я прошел еще дальше к кустам, сделал свои дела, потом облегченно сел на валявшееся в пяти шагах крупное бревно и вытянул ноги. Идти обратно в душную палату не хотелось.
Над ухом звенели комары, некоторые уже попытались полакомиться моей плотью, и я едва успевал отбиваться от тварей. Ночь была прохладная, свежая, по-настоящему летняя.
В такие ночи хорошо быть молодым: гулять с красивой девушкой возле озера, рассказывать глупости, смеяться вместе, долго целоваться, сжимая в руках нежное, податливое тело… шептать ей на ухо разное и слышать в ответ невнятные признания… а потом проводить ее до дома, и долго смотреть в освещенное окно ее девичьей спальни, представляя себе всякое.
В дальних кустах словно бы мелькнула смутная тень. Я мгновенно выпал из состояния расслабленности и встал на ноги, чуть пригнувшись, чтобы меня было меньше видно в свете луны.