Черные сухари
Шрифт:
Я передаю его своими руками из „Сан-Францисской Бастилии“ в надежде, что вы его получите.
Я надеюсь и верю, что переустройство вашей молодой экономики увенчается блестящим успехом.
Посылаю вам отсюда, из места моего заточения, мои сердечные поздравления и братские приветствия.
Искренне, честно, по-братски я ваш в деле освобождения от капиталистического рабства.
Том Муни».
Владимир Ильич кончил.
— Когда назначена казнь? — глухо спросила Надежда Константиновна.
— На двенадцатое декабря, — ответил Горбунов.
Том Муни, американский социалист, в прошлом рабочий-литейщик, противник войны, был оклеветан и приговорен к смерти за то, что будто бы он вместе со своим другом Биллингсом бросил бомбу во время военного парада в Сан-Франциско в июле 1916 года. Уже более двух лет рабочие всего мира — в том числе русские рабочие — требовали отмены приговора и освобождения Муни.
— Помнишь, Надя, я тебе рассказывал, как на копенгагенском конгрессе II Интернационала мы с Томом Муни всю ночь катались на лодке? — спросил Владимир Ильич. — Том пел песни американских рабочих, а мы учили его «Дубинушке».
Владимир Ильич встал, подошел к окну, всматриваясь в смутный вечерний сумрак, потом обернулся.
— Скорей бы! — воскликнул он. — Кажется, тысячу раз отдал бы жизнь, только скорей бы!
Все поняли, о чем он думал: о победе пролетарской революции во всем мире.
Он сел за стол, взял стакан, подержал его и снова поставил, не отпив ни глотка.
— Я пойду поработаю часок-другой, — сказал он, поднимаясь.
Надежда Константиновна посмотрела на него. Ее любящий взор говорил: «Ты же хотел отдохнуть».
— Ступай, — сказала она мягко. — Мне тоже надо бы сходить по одному делу.
Прихватив с собой меня, она пошла пешком в Хамовники, в Рукавишниковский детский приют, и до позднего вечера занималась его бедами — скверной пищей, рваными простынями, вшами, отсутствием дров и учебников…
Наш костер…
Когда Владимир Ильич, думая о международной революции, воскликнул: «Скорей бы! Кажется, тысячу раз отдал бы жизнь, только скорей бы!» — он выразил чувства лучших людей России того времени.
Приближалась первая годовщина со дня, когда партия революционного пролетариата взяла в свои руки власть и через тягчайшие испытания повела страну по пути социализма. Каждый день на протяжении этого великого, полного трагизма года русские рабочие и крестьяне обращали свои взоры на Запад, ожидая часа, когда там вспыхнет социалистическая революция.
Сначала с Запада доносился только рев пушек первой мировой войны. Весной германская армия перешла в наступление. Громкие победы первых дней быстро сменились почти катастрофическим поражением. В сентябре
Время шло. И все чаще сквозь грохот орудий с Запада стали пробиваться иные звуки: шум шагов рабочих демонстраций, пение «Интернационала», возгласы: «Долой империалистическую войну!», «Слава русской революции!».
Советская республика была отрезана от всего мира. Чтобы хоть что-нибудь узнать о происходившем на Западе, терпеливые радисты на слабеньких радиостанциях в Таврическом дворце, в Пулкове, в Москве, в Пензе день и ночь шарили в эфире, ловя сообщения о боях под Реймсом и Амьеном, о забастовках в Германии, голодных бунтах в Болгарии, восстаниях солдат во французской армии, рисовых беспорядках в Японии.
Бумаги было мало, газет не хватало. Народ толпился на улицах, возле окон магазинов, где вывешивались написанные от руки на длинных полосах бумаги «Революционные сводки РОСТА». Сводки читались вслух и тут же комментировались:
— …Я в Германии в плену был. Видел, как народ там намаялся.
— …Насчет Австро-Венгрии я не сомневаюсь. Там дело близкое.
— …У нас постановили назвать отряд именем Карла Маркса и вступить всем до одного.
— …Знавал я болгар. Хороший народ. Красивый народ. Гордый народ.
— …Пора, брат, пора… Близок последний, решительный бой!
Не было дня, чтобы в Советскую Россию не проникали сообщения о народных волнениях во всех уголках земного шара. По волнам эфира неслись названия все новых и новых мест, в которых вспыхивали революционные бои. Радисты порой их нещадно путали, и читатели сводок РОСТА мучительно старались понять, что же это за таинственный «французский город Кисамиса» или «известный американский писатель Упрозинклер», оказавшийся на поверку Эптоном Синклером.
Но вот в германских радиограммах промелькнула фраза, в которой проницательные умы сразу уловили нечто весьма серьезное: «В Болгарии не произошло никаких событий, о которых следовало бы сообщать». На следующий день стало известно, что болгарские солдаты тысячами покидают фронт, что они создали Советы солдатских депутатов и направились в поход на Софию. В Москве на улицах незнакомые люди радостно пожимали друг другу руки: «Начинает сбываться!»
В первых числах октября внезапно похолодало. Как-то вечером, выйдя с молодежного собрания, мы увидели, что, пока мы там спорили и пели, снег покрыл все кругом ровной белой пеленой.