Черные Земли
Шрифт:
Йенсени вспоминала.
Она вспоминала всего одно мгновение в большой комнате – то страшное мгновение, когда жизненная субстанция Принца покинула одно тело и перетекла в другое: девочка никак не могла изгнать мысль о нем, как ни старалась. Не только потому, что образ, увиденный ею в это мгновение, так походил на убийцу ее отца: на жестокого зверя с кровью на клыках, которому не терпится пожрать и следующую жертву. Хессет объяснила ей, что подобные видения не обязательно соответствуют действительности, но непременно вскрывают ее внутреннюю сущность. Поэтому она сейчас поняла, что Принц и убийца ее отца выглядели настолько похожими друг на друга, потому что они оба питались смертью, а вовсе не потому, что были одинаковы по своей природе. Нет, дело заключалось совсем не в этом.
А в том,
Йенсени боялась.
Боялась не так, как во время бегства из отцовского дома, когда она знала, что твари, убившие ее отца, пустились за ней в погоню. В конце концов, даже тогда оставался шанс, что они ее не поймают. И не так, как впервые в жизни оказавшись под воздействием солнечной Фэа. Ведь и тогда она знала, что солнце рано или поздно закатится. И боялась даже не так, как когда сидела, забившись в угол, в пещере у Терата, следя за тем, как уродливые дети и взрослые калеки забивают одного из своей стаи до смерти. Потому что и тогда у нее оставалась возможность молиться об освобождении – и в глубине сознания она понимала, что освобождение ей в конце концов будет даровано. А нынешний страх в корне отличался от всего этого. Он был связан с уже принятым решением, но решением настолько чудовищным, что сильнее всего на свете хочется от него отказаться, хоть и знаешь, что отказаться уже нельзя. Как будто она спрыгнула с утеса и переживает роковые мгновения, еще остающиеся до страшного удара, как будто спрыгнула – и тут же пожалела о том, что спрыгнула, но слишком поздно, слишком поздно, обратной дороги уже нет…
Сияние не оставило ее и здесь – хоть что-то ее не оставило. Не сильное и вполне выносимое, это все-таки было добрым знамением. Хессет рассказывала ей о явлении, которое она называла мягким приливом, – приливное Фэа может пребывать в таком состоянии по нескольку часов. Мягкий прилив не был, конечно, столь же могущественным, как большой прилив, возникающий при совпадении нескольких планетарных ритмов, в результате чего проявляется трение, заставляющее светиться весь мир, но зато мягкий куда доступнее. А именно доступность и была ей сейчас необходима.
Девочка обхватила себя руками, ее всю трясло. Он скоро явится. Голодный зверь в облике ракха, готовый покинуть только что захваченное им мохнатое тело и перебраться в тело самой Йенсени. Она подумала о том, каково придется Катасаху, когда Принц покинет его тело. Останется ли он тем же, что прежде, словно всего лишь провел несколько часов в полном беспамятстве? Осерчает ли он на Принца, столь бесцеремонно воспользовавшегося телом подчиненного, или же обрадуется возможности лишний раз услужить господину? А в те первые секунды – оказал ли он сопротивление Принцу, испытал ли боль и страх? «Все это я скоро узнаю на собственной шкуре», – уныло подумала она. И еще крепче обхватила себя руками, как будто в попытке выдавить из тела страх.
В дверь постучались. Она успела повернуться, как раз когда распахнули тяжелую дверь. Это был ракх или, вернее, Принц в его образе.
Войдя в комнату, он отослал пришедших с ним. Затворил за собой дверь – и та закрылась медленно, со щелчком в последнее мгновение.
Сейчас – при желании – она могла бы увидеть в нем человека. Правда, черты лица этого человека постоянно ускользали, потому что он успел уже побывать в немеряной череде обличий. А может быть, она увидела бы сейчас все эти обличия сразу.
– Мисс Йенсени, – начал Принц.
– Кирстаад, – перебила его девочка. – Моя фамилия Кирстаад.
Глаза
Внезапно она подумала о том, как это белое нечто, недавно привидившееся ей, проникнет в нее, – и в то же мгновение ее охватил ужас. Неужели ей и впрямь придется смириться с этим? И никакого другого выбора уже нет?
«Нет, – тихо подсказал ей внутренний голос. – Никакого другого выбора. Продолжай. Ты должна это сделать».
– Мисс Кирстаад, – продолжил Принц. – Ваше предложение остается в силе?
– Да, – прошептала она.
– Сперва мне необходимо будет понять ваши мотивы. Чтобы… не столкнуться с каким-нибудь сюрпризом.
Она кивнула. И закрыла глаза. И сконцентрировалась на том, что ей хотелось внушить колдуну, на том, что она по-настоящему устала и на самом деле чувствует себя потерянной и совершенно искренне боится одиночества – боится так, что готова впустить его к себе в душу, лишь бы перестать испытывать этот страх. И еще ей хочется спасти Дэмьена, еще она оплакивает Хессет, и голоса преследуют ее повсюду – буквально повсюду! – и ей так хочется заставить их замолчать, хочется ощутить тепло и безопасность и не бояться больше ничего, и не бояться больше ничего и никогда. И все это было верно, все это было ужасно верно, и пока его Познание проникало в глубину ее чувств, и она знала, что слезы наворачиваются у нее на глаза и ее охватывает печаль, настолько глубокая, что все ее тело начало содрогаться в рыданиях. И хотя все эти причины вовсе не были той подлинной, ради которой она пошла на это, едва ли он мог не поверить, – а этой веры должно было хватить.
Судя по всему, результаты Познания удовлетворили Принца, потому что сразу же по его окончании комната со всей своей мебелью, картинами, коврами и хрустальным светом исчезла. Йенсени услышала, как он подходит к ней, и заставила себя не отпрянуть – не отпрянуть, даже когда он прикоснулся к ней, даже когда невероятной силы энергия заструилась из его тела в ее тело…
Из его тела в ее тело…
И вдруг она обрела Видение. И Увидела не то существо, которое ей довелось видеть раньше, и не того человека, за которого он себя выдавал. Она Увидела его подлинную сущность, она раскрыла тайну, составлявшую самую суть его существования. И этот образ был столь чудовищен, что она едва не отшатнулась от него, едва не прибегла к приливной Фэа, чтобы воздвигнуть между собой и этим существом нечто вроде барьера, не пропускающего никакие видения. Но он уже проник в нее, и обратного пути не было. Ни сейчас, ни впредь. Ее глаза уже стали его глазами.
И она увидела глубокое подземелье, увидела склеп, укрепленный множеством колдовских символов – таким множеством, что на исписанных ими стенах не оставалось свободного места. В центре комнаты стояла стеклянная емкость, и, хотя освещение было скудным и призрачным, она увидела то, что находится в емкости, и почувствовала его запах, и поняла, что это такое…
– Нет, – выдохнула она. – Нет.
В стеклянной емкости находился человек. Нет, его уже нельзя было назвать человеком. У него были четыре конечности, была голова, да и весь облик казался человеческим, только на этом сходство с человеком и заканчивалось. Пальцы были белыми и толстыми, а вместо ногтей на кончиках проросли бурые грибы. Тело было настолько расплывчатым и поросло таким количеством всевозможных лишайников, что назвать его человеческим можно было, лишь дав волю собственному воображению. Лицо… лицо представало образом из ночного кошмара; волосы и брови давным-давно повылезли, глаза покрыла толстая бурая короста, раскрытый рот служил воротами для множества мелких гадин, поселившихся в его глубине. И все тело – или, вернее, все на теле – шевелилось: улитки, клещи, какие-то крошечные твари на ножках – все они питались продуктами разложения этого тела, одновременно поедая друг дружку. Растения ели маленьких тварей на ножках, рыбы ели растения, весь жизненный цикл был столь безупречно сбалансирован, что самой малости кислорода и наружного света хватало для поддержания всей экосистемы.