Черные звезды
Шрифт:
Он посмотрел на часы: боже, уже половина второго! А что, если Самойлов застрянет там на всю ночь? И такси не найдешь, а до города пять километров по снегу…
Через полчаса случилось самое унизительное: вышел Самойлов и, не замечая сидящего на скамейке Якина, быстро пошел к машине. Якин окликнул его звенящим от возмущения голосом.
Николай повернулся, хлопнул себя по щеке:
— Ах ты, черт! Ведь я о тебе совсем забыл! А знаешь…
— Знаю! — высоким голосом перебил его Якин: он решил высказать все, что думает о Самойлове. — Давно понял, что ты хочешь оттереть меня от этого дела! Ну что ж, Якина все оттирали!
До Николая не сразу дошло, о чем говорит Яков, — в голове произошло какое-то болезненное раздвоение. Там — страшная опасность, затаившаяся в мезонаторах. Новое вещество, из-за которого погибли Голуб и Сердюк. Здесь стоит Яшка Якин, с которым они вместе учились, вместе работали, вместе пошли в разрушенную лабораторию под обстрелом смертельной радиации, и несет какую-то чушь… Наконец он понял:
— Дележку захотел устроить, сволочь?!
Самойлов глядел на Якова такими бешеными глазами, что тот почувствовал — сейчас ударит, и, помимо воли, втянул голову в плечи. Этот миг перевернул все: Яков почувствовал себя таким мерзавцем, каким на самом деле, возможно, и не был. “Что я говорю?!” Он поднял глаза на Николая и виновато пробормотал:
— Прости меня, Коля! Я сам не знаю, что несу. Я идиот! Черт бы взял мой нелепый характер!..
Самойлов уже “отходил” и хмуро посмотрел на него. “Сейчас не до скандала. Да и я хорош — забыл о нем”.
— Ладно… Садись в машину — поедем в институт за своими скафандрами и приборами…
Они сидели на заднем сиденье и молчали. Потом Николай сухо сказал:
— Проверили три мезонатора. Во всех оказалось это антивещество, точнее — антиртуть. Небольшими капельками на стенках и в сгибах камеры. Решили пока остановить завод, выключить все, кроме вакуум-насосов, и добывать эту антиртуть. Потом испытать где-нибудь… Только вот как извлекать ее? Она жидкая, растекается, а каждый оставшийся миллиграмм — это взрыв сильнее бомбы…
Якин кивнул. Они снова замолчали. Яков почувствовал, что сейчас он сможет себя реабилитировать только какой-нибудь дерзкой выдумкой, и стал размышлять. Когда подъезжали к институту, он несмело сказал:
— Слушай, Коля, а ведь очень просто…
— Что — просто? — буркнул Самойлов.
— Брать эту антиртуть. Понимаешь, нужно трубочки из нейтрида — из той же нейтрид-пленки — охлаждать в жидком азоте. Они часов десять, по меньшей мере, будут сохранять температуру минус сто девяносто шесть градусов: ведь теплопроводность нейтрида ничтожна! И антиртуть будет к этим трубочкам примерзать. Понимаешь? Очевидно, у нее, как и у обыкновенной ртути, точка замерзания — минус тридцать восемь градусов. Верно?
Николай рассмеялся:
— Ведь ты гений, Яшка! — и добавил: — Хоть и дурак…
Яков виновато вздохнул:
— Характер мой идиотский! Сам не понимаю, что на меня нашло. Вообще, ты напрасно мне в морду не дал — крепче бы запомнил!
— Ничего… Если сам понимаешь, что напрасно, — значит не напрасно. Забыли об этом! Все!..
Яков молча закурил и отвернулся.
ИСПЫТАНИЕ В СТЕПИ
… Мощная трехоска защитного цвета ехала по заснеженной волнистой полупустыне, то исчезая между валами, то появляясь на гребнях невысоких барханов.
В этих местах, на границе степи и бескрайной песчаной пустыни, раньше была база
Морозный резкий ветер бил в лицо. Машина ревела, буксуя в снегу. Наконец она пробралась туда, где на расчищенной от снега площадке стояло несложное устройство: небольшой, но многотонный цилиндрик из нейтрида и намертво соединенный с ним электродвигатель следящей системы. Внутри цилиндрика находилось около двух десятых грамма добытой из мезонаторов антиртути. Мотор должен был свинтить с цилиндрика герметическую крышку, чтобы в его пустоту через малое, с булавочный укол, отверстие вошел воздух и затем сгорел в огне ядерной вспышки.
Николай Самойлов стоял в кузове и следил, как с большого барабана быстро сматывается и ложится на снег длинная черная змея кабеля.
Когда он летел сюда, оставив Якина и Кованько на заводе добывать остальную антиртуть, в самолете его охватили сомнения. А что, если это вовсе не антиртуть? Может быть, просто ртуть, самая обыкновенная? Когда эта мысль впервые пришла ему в голову, он покраснел от стыда: тогда остановка завода и вся шумиха окажутся позорным и преступным делом.
Он очень устал, Николай Самойлов. В этой огромной белой степи он чувствовал себя маленьким человечком, на которого взвалили груз непосильной ответственности.
Горячка на заводе, потом эти полтора месяца, в которые было затрачено больше энергии и сил, чем за полтора года. Он измотался: впалые щеки, запавшие глаза, морщины на лбу от постоянных размышлений. Самойлов потрогал щеку — щетина. “Когда же я брился?”
Сомнения одолевали, терзали его. “А что, если это не минус-вещество? Собственно, на чем мы основывались? На очень немногом: небывалый сверхвакуум, мерцания… Не слишком убедительные доказательства для такого огромного открытия. Почему бы вакууму не возникнуть просто так: от хорошей герметизации и непрерывной работы насосов? Почему бы мерцаниям не возникнуть от того, что в эти капельки ртути (просто ртути) изредка попадали мезоны и вызывали свечение атомов? Ведь прямого доказательства еще нет. Может быть, у Голуба получилось одно, а у них совсем другое? Может быть… Бесконечные “может быть” и ничего определенного…”
Сегодня утром прилетела комиссия из центра: за исключением директора завода Власова, все незнакомые. Недоверчивое, как казалось Самойлову, внимание членов комиссии окончательно расстроило его. Вот и сюда он уехал, чтобы быть подальше от этого внимания, хотя прокладку кабеля можно было доверить другим инженерам.
Машина, тихо урча, остановилась у площадки. Из кабины вышел стройный даже в полушубке техник в очках, закурил папиросу:
— Товарищ Самойлов, киньте мне конец.
Николай снял с барабана конец кабеля, подал его, и сам слез с кузова. Техник снял перчатки, посмотрел на папиросу, засмеялся: