Черными нитями
Шрифт:
Ката тяжело вздохнула. На её лице отразилось настоящее мучение, точно всё, о чём говорил Витторио, происходило с ней. Адайн поджала губы и отвернулась. Только Кай оставался спокоен и слушал рассказ, будто это старый друг травил байки.
— Когда я очнулся, уже некому было задавать мне вопросы.
Рейн с силой схватился за край стола и с отчаянием посмотрел на Аста. Великий Яр, а если бы на месте Вира и его демона оказались они? Рейн вздрогнул и замотал головой, точно пытался отогнать непрошенные мысли. Всё что угодно, кроме этого.
— Только я
Рейн почувствовал озноб и обхватил себя руками. В истории Вира действительно была потеря, как и у всех мстителей. Та потеря, которую не каждый мог представить, но которая казалась куда хуже утраты родителей, друзей или любимых, рук, ног или глаз — это была потеря всего сразу.
— А вскоре наша лаборатория сгорела. Кто-то погиб в огне, кто-то остался без работы, кого-то пригласили в Лиц. Ничего не осталось, словно не было всех этих лет. Я, — Вир сделал паузу, — отправился в столицу следом. Тогда я сам не знал, зачем мне это. Зачем ехать туда, где я ничего не добился, где живут люди, которые всё отобрали одним только словом? А ответ заключался в этом.
— Но почему всё так? — Рейн крепко сжал стакан и уставился на золотистую жидкость. — Если демоны — наша сила, почему они не лишают нас её? А если проклятие, тем более!
Вир выпрямился, сцепил руки перед собой и снова начал тем серьёзным учительским голосом:
— Демоны, — протянул он. — Некоторые любят говорить про них красиво: наша сила, сердце, всё лучшее в нас. Это не так. Не лучшее, но самое искреннее и настоящее. Демон показывает, что чувства важны. Даже те, которые кажутся плохими. Злость даёт сигнал, что нужно отстоять себя. Страх защищает. Раздражение учит чувствовать границы. Радость указывает на то, что по-настоящему важно.
Рейн вдруг понял, что во все глаза уставился на Вира и слушал его, приоткрыв рот. К профессору он не чувствовал симпатии: его эксперименты, жестокость перевешивали всё. И в то же время Витторио так говорил, так, что хотелось его слушать, и каждое слово не вызывало ни тени сомнений. Всё сразу показалось таким простым и ясным, точно легло в единую схему.
— Демон выражает собой ту область разума, которую мы тщательно скрываем даже от самих себя. И она-то показывает, кто мы есть. Но зачем это Совету? Демоны дают понять, что мы важны сами для себя, а значит, не должны смиряться и молчать, если нам плохо.
Рейн потёр виски. Сложно. Он почувствовал, что не справляется, что не готов слушать всё это. Это не та правда, за которой он шёл.
— Стоящие у власти не нуждаются в том, чтобы у подданных был свой голос. Они назвали демонов проклятием и запугали. И вот уже мы боимся сказать лишнее слово, любое желание называем происками демона и отказываемся от него. Львов усмирили и превратили в котят. Сказали, что кисточка на хвосте и грива — это плохо. Но всё же оставили их, ведь они могут пригодиться.
Аст
Астр вздрогнул и ответил на немой вопрос:
— Я не заставлял тебя убить, лишь постоять за себя. С демоном или без, каждый делает ошибки, но только слушая себя, можно научиться избегать этих ошибок, и ты уже давно это понял.
— Да сколько же ты будешь молчать, тупица! — воскликнула Адайн, вскочила и в упор посмотрела на Рейна. — Что тебе надо услышать, чтобы поверить нам? Что, нравится жить в стаде? Влюбился в своего пастуха в чёрном? Вот тебе правда об этой чёртовой Кирии и об этом чёртовом Совете!
Рейн спокойно посмотрел на девушку и спросил:
— Ты ждёшь от меня клятву верности? — Адайн сжала губы в нить. — А вы не думали, что мне плевать на всё это? Каждый выживает как может. И если у членов Совета больше навыков, и они смогли забраться так высоко и подчинить других — мои аплодисменты им. Ну, знаю я теперь правду, а что дальше?
— Ха! — громко сказал Аст и скрестил руки на груди.
Да, это было не совсем правдой. Ему не могло быть плевать, ведь он уже восемь лет жил на стороне тех, против кого Совет вёл борьбу. Но как бы ни казался Вир правым, то, что он хотел предложить, могло затянуть ещё дальше — в Канаву, к отверженным и нищете, или в подвалы Чёрного дома, к отступникам. К боли, снова.
Адайн перегнулась через стол и чётко, медленно проговорила:
— Я знаю, Рейн, ты не трус. Ты не убил меня, когда должен был, хотя знал, чем это могло обернуться. Ты не эгоист, ведь защитил людей в театре, хотя они не тебя хотели увести. Так что тебя держит? У Инквизиции такой крепкий поводок?
Рейн скрестил руки и усмехнулся.
— Я не сумасшедший, чтобы сразу бросаться в омут с головой. Сказать можно многое, но я до сих пор не знаю, зачем я здесь и что вы для меня придумали. Да и вас я не знаю, чёрт возьми.
Рейн посмотрел на Кая. Лицо брата казалось непроницаемой маской. Почему он был так верен «семье»? Или не ей, а только Виру? А может не Виру, а Адайн? Как эта странная компания оказалась вместе, и что она задумала?
— Рейн, — Вир обвёл руками присутствующих, — Мы позвали тебя не для того, чтобы уговаривать. Я просто знаю, что ты поймёшь, ты такой же. Мы — семья, и у нас есть место для тебя.
Рейн до боли сжал челюсть. Семья, ага. Да сколько раз уже ему давали шанс и тут же его отнимали! Вир не мог позвать его из желания помочь. Так в Лице не делал никто. И цена этой «семьи» могла быть слишком велика.
— Чего вы хотите от меня? — Рейн наклонился к Виру и уставился в его тёмные глаза.
— Ты играл когда-нибудь? — неожиданно спросил Витторио и быстро поднялся. — Давай сыграем, я научу тебя, — он сделал приглашающий жест рукой.
Рейн сухо кивнул, встал и вышел из-за ширмы следом.