Черный ангел Эльхайма
Шрифт:
Голос разорвался на тысячи полных отчаяния осколков, когда в зале одна за другой стали появляться безликие фигуры в темных балахонах. В тени каждого из капюшона тлели безжизненные красные глаза.
Двенадцать пришли, чтобы спеть свою песню.
Сотворить самое страшное, что только можно представить, – убить рожденное Единым.
Образы снова задрожали, прошлое подернулось рябью, стало расплывчатым. Марори все кричала и кричала, просила бежать, ломать все, что можно сломать, – и бежать без оглядки. Прошлое таяло, но она все равно видела, как двенадцать затянули страшный вой, который лишь безумный назвал бы песней. Даже
—Hp’arsorazzaru… - срывались с губ непонятные, ужасные, разрушительные слова.
Танос прикрывал ее до последнего. Даже когда его тело превратилось в одну зияющую окровавленную рану, а призрачные крылья сгорели в разрушительной черной вспышке – он продолжал оберегать ту, которой поклялся.
«Пожалуйста, не уходи… - Залитое кровью лицо Крээли то скрывалось в тумане, то появлялось вновь. Она сидела на полу, придерживая голову Светлого, лишь изредка содрогаясь, когда новая строчка песни расцветала на фарфоровой коже уродливой, обнажающей кости раной. – Не закрывай глаза, Танос».
«Прости, что не смог».
Его ресницы дрогнули в последний раз, тело покрылось паутиной трещин, стало распадаться на осколки.
И тогда Крээли закричала. Так громко, так яростно, как может кричать существо, из груди которого живьем вырывают сердце. От ее крика задрожали стены. Ее тело вспыхнуло, под кожей сверкнули налитые огнем вены и артерии.
«Я проклинаю вас… - змеей зашипела она, в последних судорогах агонии прижимая к груди голову мертвеца. – Проклинаю огнем с небес. Проклинаю быть костями для тех, что вечно голодны. Проклинаю убивать и пожирать друг друга до конца своих дней».
Ее прекрасное лицо вспахали глубокие уродливые трещины, длинные серебряные волосы превратились в пепел. Темная шевелила губами, изредка скалясь, словно самка, оберегающая то, что дороже солнца, и луны, и всех звезд на небе, что нужнее воздуха и воды.
Злой сухой вихрь завизжал, заклокотал где-то под потолком. Двенадцать оцепенели. Капюшоны сползли с их лиц, обнажая бритые головы и вырезанные на лбах преобразовательные круги.
Марори показалось, что ее ударили под дых, разом выбили из груди спасительный глоток воздуха, а вместе с ним лишили способности дышать. От отчаяния она заскребла по горлу.
Шесть Темных.
Шесть Светлых.
Двенадцать кровных братьев и сестер.
Крээли умерла через миг после того, как закончила выкрикивать последние слова проклятия, в которое вплела последнее и самое ценное, что у нее осталось, – свою жизнь. Но, умирая, она видела, как вспыхнули изнутри тела Двенадцати, как их распахнутые в безмолвном крике рты наполнились лавой. Они не могли сопротивляться тому, за что было заплачено ценой двух жизней и одной бессмертной любви. Еще мгновение их тела пытались противиться бушующей стихии, а потом вспыхнули, словно свечи, – и превратились в ничто.
— Марори! Очнись, язва Темных тебя задери!
Голос Марроу прорвался сквозь образы прошлого, разрывая в клочья то немногое, что она с таким трудом удерживала перед мысленным взором.
Заполненный кровью, слезами и лавой зал из черного камня всколыхнулся – и опустел.
Марори моргнула, разгоняя мутные образы, теперь утратившие всякую форму и смысл.
— Сделай еще хоть одно движение – и, клянусь, я отгрызу тебе руку, - сквозь зубы процедил эрэлим. Он все еще зависел от Ти’аля, но что-то в его интонации подсказывало: если потребуется, Марроу поползет к ней, будет зубами вгрызаться в землю, лишь бы исполнить угрозу. – Прекрати это немедленно, нильфешни, потому что я слишком сильно люблю тебя, чтобы убить без сожаления… теперь. Разве что сдохну рядом с тобой.
Его признание прозвучало так естественно, что ему никто не придал значения.
Марори выдержала убийственный взгляд эрэлима, обернулась, отрешенно рассматривая собственную руку, по локоть опущенную в кроваво-черную густую жижу, внутри которой резвились серебряные искры. Ее одежда обуглилась, узоры сигилы наполнились красками, вздулись на коже, будто жгуты, а крохотные грани вросших в кожу кристаллов налились огнем и теперь сверкали как никогда ярко.
— Кровь Светлого, который умер, пытаясь спасти Темную, которую любил так сильно, что отдал за нее свою бессмертную душу.
«Кому я это рассказываю?»
— Что ты такое говоришь, Марори? – Ти’аль нахмурился. – Ты только что превратила камень в магму.
— Я говорю правду, - шепнула она и медленно сползла на пол.
Рука беспомощно вынырнула наружу, изувеченная, черная, тлеющая, словно кусок мяса на вертеле. Пальцы вытянулись, «оскалились» жесткими когтями. Подаренный Крэйлом браслет выглядел неестественно блестящим, витые лозы обхватили руку так сильно, что и не провернуть.
Марори подняла ладонь, поводила ею перед затухающим взглядом, пытаясь вспомнить, что же видела перед тем, как голос Марроу разорвал ее личную хрупкую связь с прошлым. Что-то очень важное, что-то такое, что не имеет права забыть.
Глаза Крээли в момент смерти. Их взгляд. О да, Марори знала, что видела точно такой же множество раз, как и кровавые слезы на сухих безжизненных веках.
Она поднялась, грубо отмахнулась от попытки Кенны ее поддержать.
Энигма так и лежала на полу в грязи и пыли. И глаз в изголовье лезвия с вожделением смотрел на свою хозяйку. Марори подняла косу, лишь на мгновение удивившись: как могла так долго оставаться слепой? Все лежало даже не на поверхности, а прямо перед ее глазами.
— Она всегда была моей, - сказала еще одну, никому не адресованную фразу, наслаждаясь тем, каким теплым стало древко тамакаты, как прищурился окровавленный глаз. – Тот, кто прислал ее, не делал мне никакого подарка – он возвращал украденное.
Ее размышления перебил Ти’аль.
— Нам нужно выбираться, Марори. Не то, чтобы я тебе не доверял, но у меня странное предчувствие, что все вот-вот окончательно выйдет из-под контроля. Полагаю, теперь нам точно ясно, что поездка не была напрасной, только обсуждать ее лучше в более безопасном месте. И вам с Марроу явно нужна медицинская помощь.
— Мне нужна его кровь – и только. – Марори оскалилась, с вызовом посмотрела на эрэлима, а потом отвернулась, загоняя внутреннего зверя в клетку. Ти’аль прав – надо найти выход наружу, глотнуть отрезвляющего морозного воздуха, переварить все увиденное, пока призраки прошлого не свели ее с ума. – Есть мысли, как нам вылезти на поверхность?