Черный Баламут. Трилогия

Олди Генри Лайон

Гигант шатается, но падать не спешит. Из-за его спины ужом выныривает Польза, и весы гибкого красавца с бегающими глазками летят в голову Любви.

Драка. Постыдная, мерзкая драка, базарное толковище, непристойность… позор.

Закон и Польза теснят Любовь, сбивают наземь, вяжут руки измочаленными веревками, пыль скрывает всю троицу, пыль, пелена… Стяг с изображением макары падает, ноги топчутся по нему, и когда ты вновь видишь исковерканную Любовь, то черты юноши кажутся тебе знакомыми: насильник-убийца, раджа-изверг, бесстыдно обнаженный экзекутор, безумный воин с палицей…

Видения твоих снов.

Призраки Искуса.

И запоздалым пониманием

приходит: в иных обличьях не вырваться. Стать уродом, стать выродком, стать кем угодно, пусть даже зверем, пусть даже чудовищем - лишь бы свобода!

В этот момент песнь об испепеляющем чувстве, которую мурлыкала тебе мгла, баюкая на руках, кажется кощунством.

Насилием над сутью.

Когда понимание становится острым как бритва и ты больше не в силах терпеть, ты видишь, как Польза берет из ничего кривую саблю, полумесяц черного металла, и всаживает на треть в спину Закону.

Исполин дико вскрикивает, грозя обрушить опоры Вселенной, валится на колени и каменеет над недвижной Любовью.

Гибкий красавец-победитель стоит над ними. Четыре руки у него, и четыре лица теперь у Пользы: собственный лик, и лик юноши с цветочными стрелами, и лицо исполина в одеяниях цвета старой бронзы, и череп с измазанным кровью ртом.

Рот в крови похож на рот Любви после удара Закона.

Четырехликая Польза тихо смеется, звеня браслетами, а ты не можешь оторвать взгляда от кривой сабли - черного символа Эры Мрака.

Которая пришла.

В тебя.

– …все мы - дети случая, обстоятельств и чьей-то злой воли. Все. Без исключения.

– Тебя ударить еще раз?

– Не надо, Учитель. Смешно: я зову тебя Учителем, и мне кажется, слово это расплескивается брызгами, не касаясь того старика, что сидит передо мной и строгает деревяшку! Ты выходишь из этого слова сухим, будто фламинго из воды.

– Ну и что?

– Ничего… мне даже нравится. Нравится? Еще день назад я не понимал, что значит "нравится". Может быть "полезно" или "вредно", может быть "достойно" или "недостойно", может быть… Конечно же, если я упаду тебе в ноги и стану молить отдать мне Топор-Подарок, ты откажешь?

– Откажу.

– А если я решу предаться дичайшей аскезе во имя Шивы и выклянчить у Синешеего еще один топор, ты скажешь мне, что я глупец?

– Ты глупец.

– Правильно. Все правильно… Да и дело, в сущности, не в топоре.

– Дело не в топоре. Я ношу его сейчас лишь из благодарности и еще потому, что я - Рама-с-Топором. Но мне, чтобы понять это, понадобилась почти вся жизнь.

– Я всегда быстро схватывал науку. Даже такую… Сегодня я заглянул в себя. До того я смотрел вокруг и собирал подаяние - знанием, умением, тайными мантрами или искусством управлять слонами! Даже предаваясь созерцанию, я смотрел в себя и видел все что угодно, кроме самого себя! Закон накладывал на мои глаза повязку, а Польза завязывала концы у меня на затылке.

– Ты полагаешь, что сегодня изменился?

– Нет. Я не изменился. Я по-прежнему Дрона, сын Жаворонка, Брахман-из-Ларца. Я - былой. Измениться я смогу лишь чуть-чуть. Да и то не скоро… Если завтра я кинусь в разгул, плюну в рожу Закону или отдавлю Пользе ее любимую мозоль - это будет глупо. Прежняя милостыня, пущенная на попойку. Разница в одном: на сей раз милостыню подал мне ты. Но ведь это не в счет?

– Это не в счет.

– Ты видел все, что видел я?

– Ты стоял, держа мой топор. Не более.

– И хорошо, что не видел… Во мне есть плод, в котором живет червь. Они оба есть, и оба во мне: плод

и червь. Плод находился во мне от рождения среди многих других плодов, а червя подпустили для каких-то червивых целей. До сих пор я боялся попробовать сочную мякоть - а вдруг осквернюсь, вкусив червя? Боялся, сам не зная об этом. Я больше не боюсь. Учитель… Ведь червь тоже не боится! И отличается от меня одним: он ест, а я боюсь… Будем есть вместе.

– Мне нечего ответить.

– Тогда молчи. Нет, не так. Скажи мне последнее, прежде чем я испрошу у тебя разрешения и покину пределы Махендры, лучшей из гор! Там, в Начале Безначалья, когда ты пригоршнями швырял в меня сокровища Астро-Видьи… это не было подачкой?

– Подачкой было одно - последний удар кулаком.

– Врешь!

– Ты действительно изменился, Дрона. Разве так говорят с Учителем или хотя бы просто со старшим? Конечно, вру. И смеюсь сейчас не над тобой, так что можешь не интересоваться причинами.

– Прости… Наверное, я плохой ученик. Плох тем, что слишком хорош. Сходясь с тобой на равнине, я ощущал себя зеркалом, водной гладью, начищенным щитом, ты отражался во мне, каждый твой удар, каждый поступок, и я сам не заметил, как частично отразил и твой огонь, пламя твоей неистовой души. Отразил, впитав в себя. Зеркало стало мутным, да?

– Вряд ли. Но мой предыдущий ученик чувствовал себя пауком, занятым ловлей мух. Ему, которого ты знаешь под именем Гангеи Грозного, это не мешало. Паук и зеркало… что дальше?

– Паук и зеркало… Смешно: я чувствую себя пауком, когда вершу обряд и заставляю… заставляю…

– Мальчик мой, заканчивай начатое! Ты хотел сказать: "Заставляю богов выполнить свои прямые обязанности!" Ты запамятовал - я тоже брахман, и не самый плохой. Все, что знает Хотравахана из Шальвапурской обители, знаю и я. Тем паче что без напоминания опытных брахманов небожители сперва увиливают, а потом и вовсе машут рукой на эти самые прямые обязанности! Сам ведь знаешь: слово "брахман" означает "жрец-хранитель"… а там рукой подать и до "жреца-охранника". Охранять - не менее почетно, чем хранить. Люди забыли об этом, и боги забыли об этом, и я боюсь, что скоро явится некто, возжаждав наполнить старое слово новым смыслом. Тогда охранник превратится в надсмотрщика. Видишь, как я заговорил! Хоть в Веды заноси, для поучения…

– Но небесное оружие зовут даром богов! А я, когда отражал твои уроки, чувствовал иное… Мне казалось, что в моей зеркальной глади виден не бой и результат действия боевых мантр, а кощунственное соитие, похабная картинка, какими соблазняют юнцов шлюхи-вешьи! Я никогда и никому не рассказывал об этом…

– И правильно делал. Тем более что прокол сути можно представить себе и так.

– Что представить?

– Прокол сути. Когда ты выкрикиваешь боевую мантру, вызывая "Грохочущие стрелы" или превращая обычные колесницы в Ракшас-Виманы, ты вступаешь в соитие с Калой-Временем. Слово сливается с Делом и Духом, проникая в лоно Времени, и поток живительного семени устремляется в бездну. Там, в мириадах реальностей и возможностей, в пучине Атмана-Безликого, твое семя находит единственно необходимую тебе вещь и оплодотворяет ее, получая в качестве зародыша сокровенную суть находки. Ее "вещность". После чего ты выдергиваешь зародыш обратно и вкладываешь во что угодно. Стрекало становится громовой палицей, колесница - повозкой-гигантом в стальной броне, стрелы грохочут, копья пламенеют, а поток стебельков травы-куша косит ряды пехоты и всадников. Ты доволен, враги мертвы, а голубоглазая Кала смеется…