Черный человек
Шрифт:
— Кафтаны знатные! — снова одобрил Тарас Ильич. — А, ну-ка, Кузьма, примерь!
Кузьма с осклабленным в глупую улыбку лицом скинул полушубок и охотно стал натягивать на себя расшитый атласный кафтан. Он просунул руки в рукава, двинул ими — кафтан затрещал и лопнул во всю длину спины. Раздался общий смех, и несколько голосов, по-видимому, очень довольных случившимся, среди хохота заявили, что «великатная» материя не выдержала Кузькиной спины.
— Что вы делаете! — крикнул Чаковнин. — Если бы вы знали, забодай вас нечистый, что вы делаете!..
— А ты, барин, не ругайся, — послышались снова
Но Тарас Ильич окриком остановил говор и, обратясь к Чаковнину, спросил:
— А что ж такое мы делаем?
— А то, забодай вас нечистый, что кафтаны эти везли мы в город, чтобы спасти человека из тюрьмы. А вы дерете их зря.
— Знаем мы сказки-то! Слышали! — проговорили в толпе.
Чаковнин стиснул зубы и стал ворочать руками, чтобы освободить их от веревок — уж очень злость подступила ему к сердцу. Однако руки были крепко скручены за спиной, и все его усилия оставались напрасными. Он затопал ногами и процедил сквозь зубы:
— Анафемы!..
— Ну, кафтаны кафтанами, — сказал Тарас Ильич, — а насчет денег как?
Чаковнина с Труворовым мигом охватило несколько рук, обыскивая. Карманы их были выворочены и камзолы расстегнуты, но многого не нашлось у них: у Чаковнина были серебряные часы луковицей да два червонца, а у Труворова — три серебряные рубля.
— Ну, что там деньги! — заговорил Никита Игнатьевич, молчавший до сих пор и покорно и тихо сидевший. — Ну, какие там деньги!.. Кто же с собой деньги того… возит? Кабы вы того… так большие деньги бы получили.
— Ты, барин, загадок не загинай, а говори прямо: какие-такие деньги? — строго сказал ему Тарас Ильич.
— Ну, что там говорить! — запел Труворов снова. — Какой там говорить? Руки того… неспособно! — и он сделал неловкое движение руками.
Он так скромно вел себя до сих пор, что казался совсем безопасен. Очевидно, благодаря этой скромности, Тарас отдал приказание:
— Развязать!
Труворову освободили руки.
Но, когда подошли для того же самого к Чаковнину, он снова затопал ногами и громко закричал:
— Не трогай! Развяжете руки — убью первого попавшегося из вас… Так и знайте!
От него отступили, а освобожденный до некоторой степени Никита Игнатьевич начал говорить.
Речь Труворова была довольно-таки бессвязна, но с некоторым усилием можно было понять, что он старается объяснить, что в тюрьме сидят невинно обвиненные в убийстве князя Гурия Львовича: князь Михаил Андреевич и молодой человек Гурлов. Никита Игнатьевич предлагал кому-нибудь из разбойников пойти и повиниться в этом убийстве, и тогда неправильно обвиненных отпустят, а князь Михаил Андреевич выдаст за это сто тысяч рублей всему вольному товариществу. Сначала цифра «сто тысяч рублей» произвела некоторое действие, но когда большинство сообразило, в чем именно заключалось предложение Никиты Игнатьевича, то вдруг раздался неудержимый хохот.
— А и веселый ты шутник, барин, право, веселый! Ишь ты, не робеет: самому ему животишко беречь надо — а он на, поди: «Ступай, — говорит, — для моего удовольствия в тюрьму добровольно!»
— Ну, что там… добровольно, — обиделся Труворов за то, что его высмеяли, — ведь все равно там будете все, а тут один…
— Ну, это еще бабушка надвое сказала, будем ли!
— Будете! —
Чаковнин, когда заговорил Никита Игнатьевич, вдруг притих и стал соображать. Ему показалась мысль его товарища по несчастью вовсе не такой уж нелепой, чтобы не поддержать ее.
Он вспомнил, что пред арестом их в Вязниках Гурлов только что вернулся из объезда по вотчинам князя и привез с собою деньги. Они должны лежать спрятанными в Вязниках, и на них рассчитывать было весьма возможно. Оружие, значит, было в руках у них. Оставалось только умеючи пустить его в дело.
Разумеется, продолжать разговор так, как начал его Труворов, было неудобно, но отчего в самом деле не попытать счастья и не прибегнуть к более разумным убеждениям?
— Слушайте, — начал Чаковнин на этот раз спокойно, — давайте говорить рассудительно! Ничего такого смешного в том, что предложили вам, нет… Сто тысяч! Да ведь такой уймы денег никогда не захватить вам. С тех пор, как вы на дороги выезжать стали, никто таких денег не повезет с собой без сильной охраны. В усадьбах только винными бочками в подвалах да коврами, да перинами поживиться можете… А денег таких никогда не набрать вам… Ну, а тут будут выданы вам всем вольная и сто тысяч в раздел. Каждый из вас купцом станет — делай, что хочешь!.. А что для этого нужно? Чтоб один из вас повинился… Ну, он пойдет, повинится, посадят его, да ведь со ста-та тысячами освободить его пустяки будет. Сами знаете — смазать только, так и из тюрьмы через два дня дадут ему возможность убежать… И будет он на свободе, да и вы все вольными станете, денежными — не чета теперешней жизни.
Чаковнин говорил и следил главным образом за выражением лица Тараса, за тем, какое действие производят на него высказываемые соображения?
Тарас сидел, задумавшись; остальные разбойники слушали молча. Они были, по всей вероятности, поражены неожиданным, нелепым, с их точки зрения, предложением. Оно было так необыкновенно, что никто из них не мог найтись, чтобы ответить сразу. Но «сто тысяч» звучали приятно для них…
Вдруг один старый, с жиденькой седой бороденкой разбойник встал и заговорил, когда Чаковнин приостановился:
— Ежели князь так богат, что может отдать нам сто тысяч, то отчего же сам он не откупается из тюрьмы и для чего нужно, чтобы другой откупался за него?
Очевидно, это было первое, что могли возразить разбойники. Но у Чаковнина был уже готов ответ на это:
— Неужели вы не понимаете, что князю откупаться от тюрьмы неловко? Если бежать ему, так, значит, нужно жить потом по чужому паспорту и лишиться и княжества, и богатства своего.
— Ну, а как же мы получим эти сто тысяч-то? — спросил Тарас.
— А в этом условиться надо, — проговорил Чаковнин. — Может быть, так сделаем, что вот вы отпустите Никиту Игнатьевича Труворова, а меня в заложниках оставите. Он и привезет часть денег в задаток… Ну, а потом столкуемся!
— А если он вместо денег приведет на нас рейтарскую роту, чтобы забрать нас, тогда что? — снова спросил старик.
Чаковнин не задумался и на это ответил:
— Какая же выгода ему приводить солдат и забирать вас, когда князь Михаил Андреевич в тюрьме останется? Нам нужно его освободить, а не вас забирать; гуляйте себе на здоровье.