Черный дембель. Часть 4
Шрифт:
Бурцев указал на стену, где красовались в золочёных рамках запечатлённые на холсте пейзажи.
— На фоне работ Левитана нас сфотографируй, — скомандовал полковник.
Он опустил взгляд — нахмурил брови при виде комнатных тапок на моих ногах.
— И ноги, чтобы не видно было, — сказал Бурцев.
— Сделаю, Евгений Богданович, — отозвался лейтенант.
Бурцев подошёл к стене, развернулся к ней спиной и тут же оглянулся — примерился, чтобы пейзаж в рамке оказался над его правым плечом. Жестом подозвал меня к себе. В прихожей шумно захлопнулась входная дверь.
Громкий
— Па-ап! Сергей! Я дома!
Лейтенант и полковник переглянулись. Бурцев нахмурил брови — Елизаров дёрнул плечами. Я прочёл в их взглядах: «Не успели». Я подошёл к стене. Но лейтенант опустил руку со вспышкой. Шлепки по паркету известили о Настином приближении.
Анастасия вбежала в столовую — увидела нас, замерла в двух шагах от порога.
— Всем привет, — сказала она.
Посмотрела на фотовспышку, на ножки штатива, на фотоаппарат.
И спросила:
— А что это вы тут делаете?
Она взглянула на отца.
— Папа, ты почему в форме?
Евгений Богданович поправил узел галстука.
— У Юрия Владимировича сегодня был, — сообщил он. — Вот, только домой вернулся.
Бурцев кивнул на Елизарова.
— У Миши Елизарова в машине импортная техника лежала, — сказал Евгений Богданович. — Я и подумал: почему бы не воспользоваться моментом. Мы с тобой, дочь, давно вместе не фотографировались. С самого твоего выпускного. Вот… ждали твоего возвращения.
Настя улыбнулась, всплеснула руками.
— Правда? — сказала она. — Папочка, какой же ты молодец! Я ведь и с Серёжей теперь сфотографируюсь! А то ведь у меня ни одной его фотокарточки нет. Жалко, что Лены и мамы здесь нет. Ой! Я только губы накрашу! И причешусь. Я быстро! Подождите минутку.
Бурцева выбежала из комнаты. Евгений Богданович вздохнул и замер рядом с полотном Левитана, будто почётный караул.
Настя прихорашивалась почти четверть часа. Она вернулась — особых изменений в её облике я не заметил. Бурцева стала слева от отца, решительно придвинула меня к своему левому боку.
Елизаров приподнял фотовспышку и скомандовал:
— Улыбочку!
Глава 14
Лейтенант Елизаров пять раз ослепил нас фотовспышкой. Шестой кадр он не сделал — я мысленно предположил, что на шестом снимке мы бы выглядели, как надышавшиеся веселящего газа. Моё зрение восстанавливалось не меньше минуты. Всё это время я стоял рядом с попахивавшей табачным дымом Настей Бурцевой. Видел, что и Евгений Богданович не покидал свой пост около картины Левитана. Елизаров возился с фотоаппаратом — то ли проверял его настройки, то ли сглаживал своей суетой неловкость ситуации. Полковник КГБ пришёл в себя первым. Он шагнул к столу, снял фуражку и носовым платком стёр со своего лба пот. Я увидел, что его волосы будто бы стали короче — словно Бурцев подстригся специально для фотосессии со мной.
Евгений Богданович повернулся к дочери.
— Настасья, — сказал он, — это ещё не все сюрпризы на сегодня. Прогуляйся в свою спальню. Посмотри, что я положил на твой стол.
Бурцева взглянула на отца.
— Что там, папа?
— Сама посмотри.
Настя сделала
Бурцев подошёл к лейтенанту.
— Отдай плёнку в лабораторию, — распорядился он. — Скажи там: дело срочное. Утром чтобы фотографии лежали у тебя в кармане.
Елизаров вытянулся по стойке смирно.
— Сделаю, Евгений Богданович, — ответил он.
— Вот и делай, Елизаров. Свободен. Через два часа отвезёшь молодёжь в Театр сатиры.
— Понял.
Лейтенант резво отсоединил фотоаппарат от штатива (будто разбирал на время автомат). Проделал это совершенно беззвучно. И так же беззвучно покинул столовую.
А вот Настины шаги мы услышали: Анастасия топала по паркету, точно скаковая лошадь.
— Пластинки и книги? — выпалила с порога Бурцева.
Она с удивлением посмотрела на отца.
— Дочь, разве ты не их пообещала своим друзьям из Новосоветска?
Настя растеряно моргнула и тут же всплеснула руками.
— Папа, как ты узнал? Сергей рассказал?
Евгений Богданович усмехнулся.
— Я решил, что обязательно порадую твоих друзей, — заявил он. — Сергей лишь подсказал, каким именно подаркам они порадуются.
Настя прижала руки к груди, покачала головой.
— Человек, лишённый щедрости похож на раковину без жемчужины, — сказала она, — кому нужен пустой черепаший панцирь и безжемчужная раковина?
Бурцева рванула к отцу, повисла у него на шее.
— Папочка, ты у меня самый лучший!
— А ты в этом когда-то сомневалась? — спросил Евгений Богданович.
Я заметил, что он довольно ухмылялся.
Настя покачала головой, растрепала свою причёску.
— Никогда! — заверила она.
— Но это ещё не все сюрпризы, дочь.
Бурцев высвободился из объятий дочери и достал из кармана мундира простой белый конверт без марок. Поднял его на уровень своего лица. Повертел.
— Что там? — спросила Настя.
— То, что я тебе проспорил, — сказал Бурцев. — Два билета в Театр сатиры. На «Женитьбу Фигаро». На сегодняшний вечер.
Анастасия ловко выдернула конверт их руки отца, заглянула в него.
— Хорошие места, — произнесла она. — Спасибо, папочка! Я тебя люблю!
Настя поцеловала отца в щёку — оставила на ней след от алой помады.
Посмотрела на меня и торжественно объявила:
— Сергей, сегодня мы с тобой пойдём в театр!
До театра сатиры по вечерней Москве нас вёз лейтенант КГБ Елизаров. В этот раз ехали мы не на «Чайке» — на чёрной «Волге» ГАЗ-24. После «Чайки» мне салон «Волги» показался тесным и неуютным. Он быстро заполнился табачным дымом: Настя курила на протяжении всего пути и без умолку рассказывала мне о Московском академическом театре сатиры. Сообщила о том, что Театр сатиры в этом году праздновал свой пятидесятилетний юбилей. О том, какие спектакли сейчас шли на его подмостках. О том, в каких известных фильмах снялись служившие сейчас в театре актёры (поделилась инсайдерской информацией, какие фильмы с их участием снимали сейчас). Призналась, что именно этот театр она посещала вместе с родителями чаще всего (а вовсе не Театр на Таганке).