Чёрный день
Шрифт:
Водителю пришлось перейти на черепашью скорость, благо до цели оставалось рукой подать. Ещё издалека они заметили контуры главного корпуса больницы среди зубчатых гребней развалин. Наверно, у каждого отлегло от сердца. Не зря ехали!
Но их ждало горькое разочарование. Здание оказалось внутри пустым. Над пепелищем словно декорация возвышалась единственная стена, покрытая с внутренней стороны густой копотью. От остальных трёх осталось только кирпичное крошево, которое теперь полностью ушло под чёрный снег.
Теперь эта стена стояла как костяк скелета, чудом удержавшегося на
Само по себе световое излучение на таком расстоянии от эпицентра не могло привести к таким разрушениям. Слишком далеко. Оно вызвало бы обычный пожар, но не превратило бы здание в пепел. Не угрожал тому и «огненный шторм». Плотность застройки тут, да и во всём районе, была не настолько велика, чтобы вызвать к жизни страшный эффект сплошного городского пожара. Поэтому те немногие здания, которые не рухнули под ударом спрессованного воздуха, как правило, пережили и огонь.
Жёсткий лимит времени не позволял им предаваться размышлениям. Но командир и так всё понял, когда разглядел среди обломков обгоревшие строительные леса, отброшенные на порядочное расстояние от корпуса. Рядом валялась и разломанная малярная люлька.
Всё было ясно как божий день. Ремонт. А где ремонт — там лаки, краски, баллоны с пропаном… Вспышка сработала как бикфордов шнур, воспламенив всё, что могло гореть. Остальное сделала хорошая тяга и старые деревянные перекрытия.
Их не наказали бы, вернись они в убежище с пустыми руками. Форс-мажор, что поделаешь. Но каждый или почти каждый из них каким-то седьмым чувством понимал, что это не вариант. Поэтому звено уже готово было двигаться вслепую, разыскивая в темноте всё, что хоть сколько-нибудь похоже на аптеку или поликлинику, когда Маша вспомнила, что неподалёку имелся небольшой аптечный склад, с которого они в своё время получали какие-то лекарства.
Ухватившись за эту ниточку, они проехали ещё метров двести и остановились рядом с раздавленной коробкой автобусной остановки. Оргстекло оказалось прочнее, чем железобетон. Оно оплавилось, но сохранило форму хотя бы местами, чего нельзя было сказать о здании напротив. Сейчас Маша смогла разглядеть там только высокое крыльцо магазина сотовых телефонов, занимавшего противоположное крыло. Это было всё, что уцелело от старой «хрущёвки», ровесницы самого города учёных. Теперь она осела аккуратной стопкой плит, будто неведомые рабочие разобрали её в один миг, решив, что семидесятилетняя старушка отслужила своё.
Эти плиты должны были намертво перекрыть доступ к складу и замуровали бы его, если бы лестница, ведущая в подвал, не оказалась вынесена за пределы зоны образования завалов. Что же до самого подвального помещения, то оно почти не пострадало. Усиленный фундамент предохранил его от разрушений, а герметичная дверь не дала попасть внутрь радиоактивной пыли и влаге.
Они взяли с собой всё, что смогли вынести. Забросив в кузов последний свёрток с бинтами и марлей, Чернышёва попыталась прикинуть, насколько этой груды должно хватить убежищу. Получалось, что на полгода
Они опять проезжали по Раздольной, когда внезапно на мир опустился непроницаемый занавес. Ветер, до этого незаметный, за минуту усилился двукратно, превратившись в шквал, а тот — в ураган.
Чернышёва уже однажды столкнулась с этим феноменом, который про себя называла «Буря столетия», по названию книжки любимого ей Кинга. Девушка знала, что у природы действительно не было плохой погоды. До недавних пор. Только грубое вмешательство людей в тонкие механизмы атмосферного обмена вызвали к жизни это чудовище — бурю, во время которой скорость ветра в порывах достигала шестидесяти метров в секунду. Её естественный аналог существовал разве что на Южном полюсе.
Едешь будто в мешке. Фары не помогают. Видимость — максимум десять метров. Пыли столько, что было бы мало проку даже от приборов ночного видения, которых у них всё равно не было. Их забрала группа, откомандированная на поиски оружия.
В прошлый раз Маше повезло. Она находились в двух шагах от убежища с группой охраны общественного порядка, и они немедленно вернулись домой. Никто их не осудил за оставление поста. Летающие в воздухе куски жести и выворачиваемые с корнем деревья — зрелище не для слабонервных.
«Буханку» начало ощутимо сносить, несмотря на ничтожную скорость. Девушке показалось, что застонали и задребезжали металлические части кузова.
— Давай сюда, — коротко приказал Олег, указывая на одинокий силуэт высотного дома, темневший справа.
Они начали пробираться в густом молоке пурги, выбирая дорогу среди разломов в дорожном покрытии и смятых автомобильных каркасов.
— Товарищ командир, а куда это мы движемся? — подал голос Боря Мельниченко по кличке Кабанчик, новенький в их звене. — Не заблудились часом? Дом-то наш, помнится, в другой стороне.
— С тобой забыли посоветоваться, — достаточно мягко осадил его Павел.
— То-то и оно, что забыли, — не унимался толсторожий балбес, наглый как танк и похожих габаритов. — А может, стоило?
Он был неприятным типом, а гонор его объяснялся двумя причинами. Во-первых, он был ровесником лейтенанта. Его призвали рядовым после университета прошлой весной, когда государство начало лихорадочно затыкать бреши в обороне, забривая всех, у кого число рук и ног было чётным, и кто не мог доказать свою принадлежность к женскому полу, а заодно увеличив срок службы аж до двух с половиной лет.
Другая причина состояла в том, что он не знал Павла. Перед ним был не Сергей Борисович, который сразу поставил себя так, что все поняли — качать права перед ним бесполезно, где сядешь, там и слезешь. И даже не его зам, Олег Колесников, здоровый как лось.
Ефремов же был молчуном, себе на уме, и производил впечатление человека, на которого можно надавить. Обманчивое впечатление. Маша знала, что он, флегматичный и сдержанный, умел осадить оппонента и без рукоприкладства — чисто вербально, «базаром» задавив. Но Боря этого не знал. Он не был с ними с самого начала, а прибился вместе с сомнительной ватагой дезертиров.