Черный Дракон

Коровина Елена Анатольевна

— Что?! — Ринка вскочила с постели. Оказалось, она лежала вовсе не на постели, а на каком-то грубо сколоченном топчане, куда было брошено старое одеяло. — От тебя требовали, чтобы ты назвала какой-то параграф?!

— Нет, это не тот параграф, который номер, — пробормотала мать. — Я так поняла, это какая-то вещь. И ударение на последний слог — пара-граф. Ты лучше должна знать!

Она так поглядела на Ринку, словно из них двоих именно Рина была взрослой, обязанной объяснить, растолковать и защитить. «Господи, да она же смертельно

напугана, как дитя!» — поняла Рина.

— Они хотят не параграф, а аграф! — мрачно сказала девушка. — Ты просто не поняла. Я-то ещё думала, как странно ты сказала про него по телефону.

— Ах, да какое мне дело?! — обиженно взвизгнула мать. — Параграф, аграф! Я даже не знаю, что это такое!

— Это такая старинная заколка в виде брошки, — буркнула Рина. — Бабушкина.

Мать всплеснула руками:

— Так и думала, что это её проклятые тайны! Это она во всём виновата. Это она втянула меня…

— Прекрати! — оборвала её Рина. — Бабушка умерла. А вот если бы ты сидела дома, как и полагается после смерти матери, а не понеслась со своим Лёнчиком чёрт-те куда, ничего бы не случилось!

— Как же — не случилось?! — взвыла Вета. — Да всё равно случилось бы. Не сейчас, так через месяц. Через год. На кой чёрт ей понадобилось ввязываться в какие-то там тайные секты?! Она и меня хотела втянуть. Но я отказалась. Наотрез! И тогда она взялась за тебя. Уж ты-то должна знать, что это за пара-граф или как его называют? Немедленно отдай им эту брошку! Или заколку! Что там ещё было припрятано у Варвары? Всё отдай!

Рина выпрямилась. Что это — истерика? Дикий страх за свою жизнь? Но ведь её не морили голодом, не били. Может, она боится за дочь? Может, наконец, в ней проснулся материнский инстинкт?

Отдать… Перед глазами возникло лицо Доминика. Что он говорил, сейчас не вспомнишь, но суть сводилась к одному — если аграф попадёт в недобрые руки, всему этому миру вообще может прийти конец. Распад Времён… Как у Гамлета: «Распалась связь времён…»

Но мама?! Её держат в подвале. Она напугана. Того и гляди зарыдает от ужаса. И теперь она боится уже за двоих…

Вета схватила дочь за руку и зашептала умоляюще:

— Бабка тебе доверяла. Ты знаешь, где эта брошка! Отдай им! Иначе…

— Что? Они убьют нас?

— Убьют меня? — На лице матери появилось паническое выражение. — Но обо мне речь не шла!

Рина похолодела:

— Значит, речь изначально шла обо мне? Они хотели меня?

— Да при чём тут ты! — завизжала Вета. — Они сказали, что кастрируют Лёнчика!

— Кого? — Ринка чуть не грохнулась на свой топчан. — Твоего любовника?! И это для тебя самая страшная кара?

— Конечно! Это и ужасно! — как в безумии, зашептала Вета. — Он же такой славненький… Но какой сильный — может по часу не кончать. Да у меня никогда такого мужика не было! Представляешь, какая любовь?!

Боже, боже! Ринка схватилась за голову. О чём она толкует?! Она же с пеной у рта всегда доказывала им

с бабушкой, что главное в её сердце — экстрим. Что она жить не может без походов, восхождений, парашютов и байдарок! Что ей надо сплавляться, спускаться, лезть и летать. И всё это было блефом?! Или просто вся романтика походов, полётов и лазаний в итоге сводилась к тому, что после похода-полёта-сплава можно было потрахаться вволю?

Может рваться связь времён, может вообще заканчиваться время, мир может катиться в тартарары, а Ветке необходимо одно — мужчина, который часами занимался бы с ней любовью. Хотя о какой любви речь?!

— Мама! — вскричала дочь. — Он же моложе тебя на двадцать лет!

— Что за глупости? — ахнула Вета. — Ему около пятидесяти. Да разве может какой-то двадцатилетний мальчишка так любить?! Да юнцы годятся на месяц, а Лёнчик подходит мне на всю оставшуюся жизнь. Деточка! Доченька! — Вета снова вцепилась в руку дочки. — Умоляю! Хочешь, на колени встану?

Рина поёжилась. Её мать-экстремалка, гордившаяся своим невероятным мужеством и выносливостью, в обычной жизни сломалась на раз. Она и вправду готова плюхнуться на колени из-за какого-то идиота. Который и сам попал в западню, и ей ничем не помог.

— Отдай ты им эту брошку! — голосила мать.

— И тогда они уж точно нас убьют! — пробормотала Рина.

— Нет, нет! Они не убийцы. Им просто нужен этот старинный параграф. Они обещали нас отпустить. Они слово мне дали!

«Как дали, так и заберут обратно, — мрачно подумала Рина. — Они же хозяева своему слову…»

Но вслух сказала другое:

— Мы должны знать, что имеем! У тебя есть с собой хоть что-то? Телефон, айфон, планшетник? Браслет — помнишь, у тебя был браслет-телефон?

— Ничего, всё осталось в машине, — откликнулась мать.

— А меня с чем сюда принесли? Как я вообще тут оказалась? Я ведь шла в квартиру на Спартаковской.

— Я ничего не знаю, — пробормотала Вета. — Тебя принесли на простыне. Ты спала. Такая бледная, что я даже испугалась. Вдруг ты не очнёшься? И где я возьму то, что они хотят?!

— Меня усыпили чем-то. А вещи? Где мои вещи? Сумочка, телефон?

— Вещей не было.

— Но ты мне звонила! По какому телефону?

— Сюда спустился какой-то мужчина. Принёс еду. А потом дал мне телефон. Велел позвонить тебе и уговорить, чтобы ты пришла куда-то. Адрес он потом говорил тебе сам. Я не запомнила.

— А с Лёней своим ты виделась? Его тоже взяли в заложники?

— Конечно взяли! Бедный мой ягнёночек! Уж если нас посадили в подвал, можно только догадываться, в какую жуть бросили его. А он же такой нежный…

Рина зажала уши:

— Прекрати! — Она грохнулась на свой топчан и проговорила: — Мне надо подумать. Не трогай меня!

Вета замолкла. Уселась на свой топчан. Обиженно засопела. Рина вдруг увидела прямо перед собой лицо Доминика. Услышала его взволнованный голос:

— Адрес!