Черный Ферзь

Савеличев Михаил Валерьевич

Пожелай некто добавить к столь заурядной операции толику эксцентричности, то тут вообще можно обойтись без естественного оплодотворения, хоть тринадцать раз сотворив чудо непорочного зачатия, еще раз попинав железным говнодавом науки давно мертвое тело проведения божьего…

Все это мог сказать и рассказать Вандерер стоящему перед ним растерянному, напуганному человеку, но ничего не сказал и не рассказал. А просто вздохнул и продолжил:

— Ты мог бы нам помочь в ее проверке. Когда «чертова дюжина» появилась на свет, было решено, во-первых, не открывать им информацию о них самих и,

во-вторых, дать им такие профессии, которые препятствовали их длительному пребыванию на планете. Тогда нам казалось, что это очевидные шаги, обеспечивающие безопасность человечества. Но, похоже, именно этого от нас и ожидали. Понимаешь? Если гипотеза верна, то «чертова дюжина» должна быть рассеяна по всей ойкумене, чтобы легче получить доступ к артефактам. А незнание обстоятельств своего появления на свет облегчает запуск программы.

— Хорошо. Теперь я все знаю. Я — хранитель Башни. Что ты… что вы от меня хотите?

Вандерер достал из хорошо ему знакомого ящичка сигареты, вытряхнул полусырую, пропитанную консервантом палочку, дождался ее высыхания, наблюдая как в багровом отсвете заходящего солнца от нее поднимаются розовые струйки испарений, закурил и сказал так, словно предлагал разделить с ним вредную привычку:

— Используй зажигатель.

Ферц первым нарушил долгое всеобщее молчание:

— Как я понимаю — он не лжет? Зажигатель уничтожен?

— Он не может лгать, — сказал Вандерер. — Не умеет.

— Вот именно! — выкрикнула бывшая жена Сердолика. — Не умеет! Он — чистый! Чистый! В белых одеждах!

— Прекрати истерику, — поморщился Корнеол. — Я вовсе не собираюсь умирать. Я вам докажу… — он осекся, как будто ему не хватило дыхание, но тут же продолжил с каким-то шутовским воодушевлением, свойственным лишь героям дешевых пьес. — Да, именно! Докажу! Практика — критерий истины, не так ли? Я вам докажу, что между мной и этой дурацкой штукой нет ничего… ни единой точки пересечения… — пальцы вцепились в свитер на груди и оттянули вязку, будто она не давала ему вздохнуть полной грудью.

— Ты противоречишь сам себе, сынок. Или ты все-таки солгал? — спросил Вандерер с внезапно возникшей надеждой, однако изрядно разбавленной усталостью и разочарованием. — Скажи, сынок…

Бывшая жена Сердолика сжала кулаки, выставив их перед собой, что выглядело бы смешно, если бы не жуткое выражение ее лица:

— Не смейте его так называть! Не смейте! Не смейте… не смейтесь надо мной… — упавшим голосом закончила она, и Ферцу показалось что он слышит, как в женщине что-то ломается, точно огромное подпиленное дерево, замершее на мгновение в неустойчивом равновесии, когда достаточно небольшого толчка и произойдет окончательный слом.

Достаточно дуновения, ветерка, обычного слова, и хрупкая фигурка пойдет мелкими трещинами, которые будут все углубляться, расходиться шире, подставляя бесстыдному взгляду возможность проникнуть в ее потаенные глубины.

Ферцу это показалось настолько неприятным и отвратительным, что он еще крепче стиснул рукоять пистолета, готовый разрядить его в первого, кто рискнет произнести слово.

Или ему вовсе не нужно дожидаться глупой и слепой случайности? Зачем ждать?! Разве он когда-нибудь

обнажал оружие для того, чтобы пугать или заставлять? Нет! Никогда! Только убивать, только убивать. Но кого он должен убить? Вандерера? Сердолика? Или саму женщину? Выбрать нужно сейчас, немедленно. Из спутанного узла человеческих отношений нет иного выхода, нежели смерть.

— Вы смеетесь надо мной… — пугающе спокойным голосом сказала бывшая жена Сердолика. — Вы просто надо мной смеетесь.

— Дорогая, ты что говоришь?! — вскрикнул Корнеол, и Ферц чуть не нажал курок. Еще немного, уговорил он себя, подожди еще немного.

— Это заговор, — объявила женщина. — Заговор против меня. Или процесс… черный, безумный…

— Что с ней? — Корнеол сделал попытку двинуться, но Ферц покачал головой.

— Теперь я вспомнила, господи, как я могла это забыть? Как я могла ТАКОЕ забыть?! Ведь это все уже было! Вы его всегда убиваете… вы его убиваете, а я кричу… вы его убиваете, я кричу… вы его убиваете…

— Опять эти ваши истерики! — брезгливо сказал Вандерер.

— Дорогая, успокойся! Никто никого не собирается убивать! — Корнеол прикусил ноготь на указательном пальце, буравя держащего их на мушке Ферца.

— Кошмарный сон… без конца, без начала… это ад… вы понимаете? — Она опустилась на пол и принялась слепо ощупывать пространство вокруг себя, словно стараясь что-то разыскать. — Мы все в чьем-то аду! Нет… только я… с самого начала… злые щели… Господи, что же я такого сделала?! За что?!

— Она в нестабильном ментальном состоянии. Я это ощущаю, — пророкотал Конги.

— Что ты можешь ощущать, железо? — презрительно бросил через плечо Ферц, не отрывая взгляда от Корнеола. Ему очень не нравилось состояние противника. Сердолик вплотную приблизился к тому рубежу, за которым начинают делать необдуманные глупости, щедро сдобренные кровью.

— Эксперимент зашел чересчур далеко, — продолжал Конги. — Я уже почти не справляюсь с ментальными шумами. Возрастает рассогласование мод.

Со все возрастающим беспокойством Ферц прошипел:

— Ты чего бормочешь, железо?! Толком скажи, солдат!

— Это все эксперимент, Ферц, — с неожиданной широкой улыбкой объяснил Сердолик. — Представление. Твое больное представление. На самом деле нет никакой Башни, Флакша, Вандерера, бывшей жены. Понимаешь? Нет! Это все иллюзия. Нам пришлось пойти на столь жестокое действо, чтобы попытаться вытащить тебя.

— Что за хрень ты несешь?! — выкрикнул Ферц.

— Тебя доставили к нам в лечебницу в тяжелом состоянии. Мозговая эмболия третьей степени. Ты знаешь, что такое мозговая эмболия третьей степени?

Ферц отрицательно качнул головой. Вернее сказать, это не было даже отрицанием, поскольку бравый офицер Дансельреха не поверил ни единому слову Сердолика, но в его откровенной лжи имелась некая завораживающая толика, сродни примеси настоящего искусства, порой заставляющая проникаться сочувствием к вульгарной лжи какой-нибудь потаскухи из Трюма, воображающей из себя даму, которая хоть и опустилась на самое дно, но сохранила на себе родимые пятна благородства.

— Продолжай, — потребовал Ферц, и с излишней торопливостью, выдававшей его с головой, Сердолик сказал: