Черный Ферзь
Шрифт:
Белый Клык огромной стрелкой нависал над выбеленным полем последней битвы, и если бы мировой свет не растворялся чудовищной рефракцией в атмосфере Флакша, то его тень заскользила бы по циферблату могильника, отсчитывая последние мгновения… Чего?
Чудовищная регулярность и продуманность замкнутой самой на себя вселенной вдруг встала перед глазами Свордена Ферца, соединив разрозненные части казалось бы неразрешимой головоломки в стройную и не лишенную мрачной красоты логику творения.
Таинственному создателю, анонимному демиургу не откажешь в знании человеческой природы и изощренной иронии, с которыми он извлек Флакш из небытия логоса, превратив его в ловушку для чересчур
Каким же должно стать прошлое, дабы превратить могильник в светлое и прекрасное будущее?!
— Это все для тебя, ореховоглазый, — сказала Шемаханская царица. — Заждалась я тебя, радость.
Она стояла на пороге шатра и немного щурилась, привыкая к мировому свету после тьмы своего жилища. Тяжелые ботинки со шнуровкой на ее ногах никак не вязались с легкомысленностью прочего одеяния.
— Снять? — проследила она его взгляд и притопнула, подняв облачко пепла. Предложение прозвучало двусмысленно.
— Ты кто? — спросил Сворден Ферц.
Она подперла подбородок кулачком, взвела очи горе и наигранно вздохнула:
— А ведь мог и догадаться… Вот она — женская самонадеянность и мужская неблагодарность! — шемаханская царица томно посмотрела на Свордена Ферца. — Впрочем, иного ли можно ожидать? Да еще от него? Пришел, спас, очаровал, влюбил и исчез в своих мирах, оставив бедную девушку одну. Обрюхатил бы, что ли… Так ведь нет, даже пальцем не притронулся, романтик ты этакий! — она погрозила пальчиком.
Сворден Ферц потерянно огляделся. Переход от трагедии к комедии даже с учетом всяческих привходящих обстоятельств даже ему показался чересчур поспешным и слабо мотивированным. Как будто в постановочном программаторе оказалась огромная лакуна, но машина, даже не запнувшись, продолжила считку нового варианта бытия.
— Все бабы — дуры, — вздохнула Шемаханская царица, — в каких бы мирах они не проживали. То мужика поделить не могут, то навоображают себе невесть что… Это только в дрянных книжках брошенная серая мышка продолжает тихо шуршать пожираемыми страницами очередной сентиментальной книжки, ожидая возвращения принца… Кстати, — вдруг вспомнила царица, — ты так ничего и не сказал о моей новой внешности! А ведь я старалась! Один только подбородок чего стоило подтянуть! Все-таки старость не щадит никого, а уж тем более серых мышек.
Она требовательно, с наигранной грозностью смотрела на Свордена Ферца пока он не соизволил пробормотать:
— Ты прекрасно выглядишь…
Но даже эта суконная фраза вызвала у Шемаханской царицы такой восторг, отчего она захлопала в ладоши и запрыгала на одной ножке.
— Получилось! Получилось! Ты ведь помнишь, помнишь какой я была? — она подскочила к нему и схватила за руку, заглядывая в глаза с вопрошающей жадность жаждующего еще одной похвалы ребенка. От всех ее прыжков легкомысленный наряд развевался, соскальзывал, открывая спелые прелести. — Я ведь дурой тогда была. Полной дурой. Думала, что раз ты спас меня разок от бандитов, то тут у нас и настанет любовь-свекровь, хи-хи, — прыснула царица в ладошку. — А уж когда и братец мой нарисовался, в когорту тебя рекомендовал, так всякое сомнение и прошло: вот оно — счастье!
Она не бегала, а скользила вокруг него, окутывая нежными поглаживаниями и одуряющим запахом даже не духов, не парфюмерии, а специй, тех самых ингредиентов, что не готовят выбранную добычу к потере бдительности и попаданию в ловушку женских чар, как парфюм, а добавляются в кипящий котел, приготовленный для превращения пойманной и разделанной жертвы в
— Мне сказали, что ты уже у них, — пробормотал Сворден Ферц.
— Все давно прощено и забыто! — легкомысленно махнула ладошкой Шемаханская царица. — Вас в воспитуемые, меня — в пыточную машину, хи-хи… Там еще был такой смешной человечек, который называл меня «милочка»! Представляешь? Сдерет лоскут кожи и вежливо так интересуется: вы все еще живы, милочка? Вы все еще живы, милочка? Вы все еще живы, милочка? Лоскут кожи и… вы все еще живы, милочка?
Она сумасшедшая, вдруг осенило Свордена Ферца. Она окончательно и бесповоротно сошла с ума. Не то, чтобы данное открытие выглядело совсем уж откровением для него, подобная мысль мелькала на периферии сознания, но в той коннотации, какую порой придаем ей при виде раздражающей эксцентрики поведения надоедающего нам человека. Но теперь затертое до оскорбительной белизны словечко, которым склонны налево и направо одаривать всех тех, чье поведение не можем втиснуть в узкие рамки нормального человеческого общежития, обрело весомость безысходного диагноза.
Тем временем Шемаханская царица с уже ненужной и оттого слегка развратной стыдливостью повернулась к Свордену Ферцу спиной, стянув до пояса свое легкомысленное одеяние и демонстрируя ему идеальную кожу:
— Вот отсюда, — похлопала рукой себя по плечу, точно ожидая, что без направляющего внимания жеста нескромный мужской взгляд спуститься гораздо ниже поясницы. — Вот отсюда и резали.
— Мне очень жаль, — выдавил из себя Сворден Ферц очередной результат суконного производства. Можно подумать, в сердце смонтировали целую фабрику по переработке шерсти баранов банальности в первоклассное серое сукно равнодушия.
— Ага, — кивнула Шемаханская царица, поворачиваясь к нему и не удосужившись вновь укутаться в прозрачную легкомысленность. — Я так и думала. Когда ломала зубы о загубник пыточной машины, только эта мысль и помогала превозмогать адскую боль: зато ему будет очень жаль. Как там говорится? Ты в ответе за тех, кто тебя приручил? Что ж, я не жалуюсь.
Она склонила голову на бок и лукаво посмотрела на Свордена Ферца, задрав вверх левую бровь. Казалось, она чего-то ждала от него, но вот чего именно? На этот счет у Свордена Ферца не имелось ни догадок, ни предположений, ни даже желания последовать вполне понятным мужским поползновениям, естественным при виде практически обнаженной дамочки, которая, к тому же, не прочь.
— Что же здесь произошло? — промямлил он, демонстративно осматриваясь, словно еще не полностью пропитался апокалипсическим пейзажем апофеоза войны, но на самом деле выискивая еще один повод не смотреть в глаза преданной им/ему женщине.
— То, чего ты хотел, радость моя.
Сворден Ферц покачал головой:
— Нет. Никогда.
— Хочешь сказать, что ты любил этот мир? — вкрадчиво поинтересовалась Шемаханская царица. — Мир, сошедший с ума от ядерных бомбардировок, мир, приученный жрать человечину и запивать ее кровью, мир, без раздумья уничтожающий все, что просто кажется здоровым и нормальным? Ведь это твои слова? Ты думал, я никогда их не услышу? Ты ночи напролет сидел за шкафчиком и читал наши книги, бормоча себе под нос столь страшные вещи, что меня охватывала дрожь… Я хотела понять тебя, но куда там официантке из бара понять спустившегося из-за пределов мира человека! Все, что я могла, лежать, притворившись спящей, и слушать твои бормотания, твои споры с братом… Слушать, слушать, слушать… и еще мечтать… Какой же я оказалась дурой! — она в отчаянии топнула ногой, сжала руки в кулаки и шагнула к Свордену Ферцу, точно желая его поколотить.