Черный Ферзь
Шрифт:
— Работа? — растерянно переспросил он. Тогда он первый раз увидел курящего человека и это поразило его, пожалуй, не меньше, чем уничтожение дела всей жизни.
Поразительно. Но Вандерер всегда умел делать поражающие воображение вещи. Словно умелый трюкач, он извлекал из запасников все новые и новые фокусы, сбивал с толку, путал следы.
— Вы должны стать другом, Парсифаль, — стряхнул пепел с сигареты Вандерер.
Незаметно подкралась ночь. Тускло светились останки дома, тускло светился огонек сигареты. И ему вдруг показалось, что не было никакой ликвидационной команды, не было никакого пожара, а был лишь этот вот
— Вы должны стать другом, Парсифаль, одному… ну, скажем так, человеку. Лучшим другом. Близким другом.
— Разве можно стать другом по приказу? — он перешагнул ограждение и подошел к пепелищу. Поворошил носком ботинка головешки.
— Стать другом можно по чему угодно, — в голосе Вандерера почудился сарказм.
— Что же вы тогда понимаете под этим словом? — строительный белок дома коагулировал и вонял сгоревшей яичницей. За ограждение запах не проникал, но здесь вонь залепляла ноздри.
— Все просто, Парсифаль. Быть другом — это значит убить на мгновение раньше, чем он убьет вас.
Глава седьмая. ФУСС
Теперь она почти не стеснялась Свордена Ферца. Впрочем, во время их совместных походов на море он все равно старался смотреть в другую сторону, пока та плескалась в заливе и удостаивал девочку вниманием лишь когда она выходила из воды. При этом ее пепельные волосы чудом тут же высыхали, облачая наготу в пушистое платье почти до щиколоток. Она представлялась ему русалкой, казалось — взгляни невзначай на ее водные забавы и непременно увидишь рыбий хвост.
Хотя, можно сказать, он все равно лукавил. Усевшись на каменистом пляже, закрыв глаза, прислушиваясь к завыванию ветра в лабиринте узких, острых, потемневших от непогоды и времени остовов странных сооружений, любые намеки на предназначение которых безжалостно сожрало время, он вылавливал в симфонии пустынного берега еле слышный шелест ее одежды, осторожные шлепки босых ног по голышам, терпеливо дожидаясь момента соединения холодного арктического моря и теплого человеческого тела. И дождавшись, он слегка приоткрывал глаза — совсем чуть-чуть, когда узкий просвет между век и завеса ресниц превращали суровый пейзаж с тоненькой фигуркой в пастель, нарисованную профессиональной рукой художника.
Свордену Ферцу даже казалось, что он узнает автора этой картины, которая, будь она нарисована, пробирала до дрожи ледяной суровостью, пропитавшей берег, море, скалы, одинокий айсберг, давным-давно вынесенный штормом на отмель.
Но вот странно, на множестве пейзажей, развешанных в доме, он ни разу не видел изображения моря, только лес, поселок, крошечный садик, разбитый у самого порога, заброшенные дороги, некогда клинками рассекавшие лесную чащу, а теперь медленно и неохотно прорастающие подлеском.
Однако стоило девочке дойти по мелководью до глубины, где свинцовый отблеск воды обретал особенную тусклость, и нырнуть в пучину, населенную лишь водорослями, как Сворден Ферц откидывался на спину, вытягивал ноги и, заложив руки за голову, разглядывал плотную пелену низкого неба.
Странно, но нависавшая чуть ли не над головой упругая твердь не создавала ощущение чего-то
Ледяная вода плеснулась на живот, от неожиданности Сворден Ферц чуть не заорал, вскочил на ноги и огляделся по сторонам, протирая кулаками заспанные глаза. Надо же, умудрился задремать! На ветру, на стылых камнях! Переливчатый смешок доносился со всех сторон — его окружили полупрозрачные, похожие на мыльные пузыри фигурки большеротой чертовки с развевающимися волосами. Попахивало нашатырем.
— Я вот тебе! — добродушно буркнул Сворден Ферц, усаживаясь обратно на нагретые телом камни. Малышка махала ему из воды. Он погрозил ей кулаком, и та опять скрылась в пучине. Изумрудно мелькнул рыбий хвост.
И словно в ответ на его угрозу, по камням прокатилась волна преображения — медленно, величаво, упруго, словно и впрямь морская волна, наступающая на ссохшийся от жажды берег, в чьей растрескавшейся утробе дремали закованные в морщинистую твердь семена растений и животных.
Ее касание серых голышей взывало к жизни буйство красок, чье безумное великолепие казалось невозможным в суровом арктическом царстве. Еле заметные клочки бурого мха, окаймлявшие принесенные ледником глыбы, на глазах разрастались, насыщались ядовитой яркостью тропиков, унылые сочленения жестких кустарников, дребезжащих под ударами ветра с металлическим привкусом биомеханических созданий, вдруг украсились нежными изумрудами лепестков, а их лязг в одно мгновение сменился на теплый шелест.
Как бы в ответ на воцарившее безобразие далеко-далеко взметнулись ввысь тонкие хлысты, похожие отсюда на случайные царапины на только что нарисованной картине, если бы не их подрагивания и раскачивания из стороны в сторону, точно возникшие усы теребил могучий ветер, хотя трудно представить себе столь грозные, почти тектонические сдвиги в атмосфере, способные поколебать колоссальные сооружения.
Однако Малышка никакого внимания на какие-то там усы не обратила, изображая теперь из себя игривый морской народец, обожающий сопровождать белесые туши дасбутов, выпрыгивая из воды, а затем вновь вбуравливаясь в тяжелую просоленую толщу. Мертвяки обожают охотиться на беззаботных созданий, чья веселость настолько поглощает их самих, что они нисколько не расстраиваются по поводу судьбы сотоварищей, чьи искалеченные, изодранные, распластанные пулями, гарпунами тела усеивают поверхность вод, окрашивая гребни волн в зловещий бурый цвет.
Сворден Ферц подобрал из-под ног голыш, волей Малышки обретший синеватую прозрачность, приставил к глазу и обозрел расстилавшийся перед ним мир. Пережив чудо трансформации, камень, тем не менее, упрямо пропускал сквозь холодную, шершавую толщу вид все того же безжизненного берега, унылый айсберг, стылый, испятнанный шугой океан.
Наконец, Малышке надоело плескаться в воде, она вихрем взметнулась над свинцовой поверхностью, сделала какой-то невероятный кульбит, коснулась кончиками пальцев ног плотной шкуры ледяного океана и побежала к берегу, подгоняемая в спину ветром, спиралью завертывающий вокруг нагого тельца струящийся кокон пепельных волос.