Чёрный фимиам
Шрифт:
– Ты – колдун? – побледнел балаганщик. – Повелеваешь тёмными силами?
Собеседник в ответ усмехнулся:
– Если бы… Нет. Я не колдун. Но умею чувствовать путь. Это… дар такой.
Старик заметно успокоился, но всё-таки покачал головой:
– Люди-то могли бы не погибнуть, скажи ты им, что впереди нет дороги и ждёт засада. Всё-таки мы шли вместе, уговор был…
Сингур посмотрел на Пэйта, и тот осёкся.
– Тем людям я не обещал добраться до Миль-Канаса невредимыми и ни о чем с ними не договаривался. А вот с тобой – да. Скажи я им, что впереди смерть, подняли бы на смех и всё равно погибли. Или поверили бы, и я снова
Тем их разговор и завершился.
* * *
Тракт тянулся и тянулся вперёд. Шумно, но мирно катился балаганчик в толчее других повозок, меж полей и садов, мимо больших и малых деревень, долиной, окружённой каменистыми холмами. Курчавые рощи и узкие ленты рек на склонах казались дивной Эшиной вышивкой. Холмы делались всё выше. На одном из них, как слыхивал Сингур, стоит Миль-Канас – столица, выросшая не вширь, а в высоту.
К вечеру она поднялась перед путниками – белый город, вознёсшийся к небесам, розовый, и лиловый, и пурпурный в закатном свете, увенчанный огромным величавым Храмом Джерта, его белоснежным куполом на лучах высоких колонн.
К счастью, при въезде никаких заминок не случилось. Белые ворота, оббитые кованым кружевом, оказались ещё распахнуты. Бойкие толпы приезжих потихоньку иссякали и уже не были особенно многочисленны. Телеги скрипели не столь пронзительно, как утром и в полдень, когда повозки наводняли тракт. Даже лошади и те фыркали устало и негромко, а люди переговаривались вяло, вполголоса, утомлённые долгим странствием.
Стража на воротах стояла – залюбуешься! Не то что в Фетги, там пышности было куда меньше. Здешние, несмотря на жару, красовались в начищенных нагрудниках и сияющих шлемах. И то верно: попробуй сними, когда за тобой приглядывает мечник Храма, или, как их прозвали в народе, верный слуга И уж тут не надо объяснять, что верен этот слуга не караулу у ворот, а государю-далеру. А значит, со всякого спросит, кто решит нарушить установленный порядок.
В остальном на въезде в город было как везде в Дальянии. Пропускали всех – верховых, пеших, на телегах… Взимали мзду, подсказывали, где можно оставить лошадей и остановиться самим. Плату за въезд в Миль-Канас устанавливали по числу лошадиных голов и количеству путников. Цена, конечно, немалая, но и не бессовестно высокая.
Жаль только, вельдам и прочим приезжим передвигаться на повозках можно было лишь в нижней части города, которая, располагалась, собственно, у подножия холма. Вокруг же холма всё выше и выше забиралась каменная дорога, но пускали на неё только повозки с припасами, да и длинной она была без меры. Потому жители столицы ходили по лестницам. Лестницы эти, разных цветов, длины и ширины, тянулись вверх, соединяя улицы, или разбегались в стороны, перетекая в кварталы.
Сингур жадно оглядывался по сторонам. Город был высоким и белым, а улицы, мощённые жёлтым песчаником, не знали ни пыли, ни грязи, ни луж. Даже желоба сточных канав и те выкладывали здесь камнем. А деревья, если находили клочок земли, на котором могли укорениться, росли с толстыми узловатыми стволами и раскидистыми кронами.
Дома же словно переходили один в другой, поднимаясь по холму уступами, выпирая квадратными двориками и плоскими крышами, опоясываясь узкими улочками, огибающими холм. С той, другой стороны можно увидеть море. Оно там как на ладони, а блеск воды и белизна
Миль-Канас оказался красив. И богат. Хороший город. Сингуру понравился. Если бы не Храм на вершине. Храмы брат Эши не любил. Никакие.
Кибитки Пэйта медленно ехали по широкой дороге. Скрипели колёса, подпрыгивая на мостовой, усталые кони потряхивали гривами. Жители Миль-Канаса смотрели на лицедеев пренебрежительно. Как ни старались странники вычиститься и принарядиться, но даже в своём самом лучшем платье выглядели нищими – не чета горожанам, которые облачались в лёгкие штаны и просторные долгополые одеяния, стянутые широкими поясами: плетёными, вышитыми, а у самых богатых – шёлковыми и атласными. Головы дальян скрывали от солнца не ветхие куфии, а нарядные, затейливо замотанные хатты, длинные расшитые концы которых свисали до самых лопаток. Загляденье!
На Сингура богатые горожане поглядывали брезгливо. Одет он был слишком жарко для солнечной Дальянии, да ещё и на виргский манер – в штаны и рубаху. А спесивые дальяне считали северных виргов дикарями. Как бы за раба не приняли... Хотя вряд ли. Рабы тут были одеты куда лучше.
В двух улицах от городских ворот Пэйт отыскал площадь для постоя. Тут были колодец, сточная яма, рядом – конюшни и постоялый двор. Хочешь – останавливайся на площади за пару медяков, хочешь – покупай место под крышей для себя или лошадей. Денег у малого балагана особо не водилось, поэтому остановились под открытым небом. Напоили коней, напились сами. Эгда в каменной чаше, нарочно сделанной в мостовой, развела огонь, приготовила ужин.
– Мы свой уговор выполнили, – осторожно сказал Пэйт, намекая Сингуру, что пора бы уже откланяться и оставить их в покое. Но тот сказал:
– Разреши нам остаться до завтра, – и добавил: – Не пожалеешь.
Балаганщик смерил собеседника хмурым взглядом. Да, до сих пор жалел старик, что взял попутчика! Очень уж странным был этот вальтариец. А где странное – там рядом обязательно отыщется опасное. Однако Сингур спас Пэйта и его семью, не позволив им сгинуть в Зелёном устье…
– Ладно, – махнул рукой вельд. – Но только до утра!
* * *
На следующий день Сингур растолкал разоспавшегося после долгой дороги Пэйта. Старик продрал глаза и через откинутый полог с удивлением увидел, что солнце стоит в зените.
Когда Пэйт выбрался из кибитки, вальтариец сидел у холодного кострища.
– Помоги мне заработать, – просто сказал он. – Обещаю: ты тоже не останешься внакладе.
Сон слетел со старика в одно мгновение. Да, заработать балаганщик хотел. Но связываться со странным попутчиком опасался. Потому осторожно попросил:
– Сперва расскажи, что задумал.
– Расскажу. Здесь есть поединочные круги. И делают ставки. Если ставка удачная, можно заработать очень много.
Пэйт хмыкнул:
– Я уж всерьёз поверил, что ты собрался зарабатывать. А ты собрался ставить? Для этого бойцов надо знать, да и деньги какие-никакие иметь. А ты гол, как камень придорожный. И у меня не проси. Не дам.
В ответ Сингур вытянул из-за пазухи тяжёлый золотой перстень с жёлтым прозрачным камнем диковинной огранки. Солнечный свет не вспыхивал и не отражался от граней, он словно перекатывался в глубине горячей огненной каплей, отчего казалось, что самоцвет сияет изнутри.