Черный легион
Шрифт:
— Ну, если вы считаете, что меня знают все офицеры корпуса карабинеров и папской гвардии…
— Доктор Рудингер не должен лишний раз показываться ему на глаза, — сурово отчеканила Фройнштаг. — Действуйте, милочка.
Мотоцикл стоял метрах в двадцати. Все трое молча проследили, как Катарина не спеша, поигрывая бедрами, приближается к карабинерам. Капитан пошел ей навстречу, и пока девушка передавала ему слова Скорцени, рука его успела проинспектировать все доступные места ее тела.
— У меня такое впечатление, что капитан
— Пока что известно, что это вовсе не Катарина, а Мария Сардони, — спокойно проговорил Скорцени.
— Что-то новенькое. Мне она в этом не призналась.
— «Папесса» проговорилась.
— И что еще?
— Как оказалась, эта красавица работает не только на нас, но и на разведку папы, если таковая существует. Во всяком случае, именно она, вымаливая себе отпущение грехов, предала нас, разболтав «папессе» все, что только могла разболтать.
— Этого и следовало ожидать, — бросила Фройнштаг.
— Может, обычная женская болтливость? — попытался вступиться за Сардони гауптштурмфюрер.
— Как-то неубедительно вы все это говорите, Штубер, — язвительно остудила его Лилия. — Хотя звучит трогательно.
— Можете причислить меня к сонму поклонников Сардони, — благодушно улыбнулся Штубер.
— Что тоже чревато последствиями.
— В любом случае выпускать ее из виллы уже нельзя. Иначе завтра мы будем окружены карабинерами и полицейскими. Фройнштаг, лично займетесь этой дамой. Перед сестрой Паскуалиной она уже исповедовалась, пусть теперь покается перед вами.
— Если вы не считаете необходимым предварительно допросить ее в своем номере… — скабрезно оскалилась Фройнштаг. — Подумайте оба.
— Фройнштаг… — поморщился Штубер.
— Можете считать, что слышали это из уст мужчины. В конце концов, девка она красивая. Но учтите: после допроса предложить ее вам уже не смогу. Ввиду нетоварности вида.
— Выполняйте приказ, унтерштурмфюрер Фройнштаг, — вполголоса проговорил Скорцени, когда Катарина снова приблизилась к дверце машины.
Пропуская мимо себя их «пежо», оба карабинера вежливо отдали честь, заглядывая при этом в машину. Хотелось еще раз увидеть улыбку очаровательнейшей синьориты.
56
Последние километры в машине царило веселье. Катарина рассказывала, как, используя те несколько минут, которые они стояли у мотоцикла, капитан успел предложить ей позавтракать, пообедать и поужинать в трех разных местах, заявив при этом, что не женат. И что такая жена, как она, ему в самый раз.
— Итальянцы, что с них взять, — охотно поддержал ее Скорцени. — Нам с вами, немцам, их не понять.
— Но-но, среди немцев тоже немало пылких мужчин, — улыбнулась Катарина. И лишь спустя полминуты вдруг спохватилась: — А почему вы и меня причислили к
— Потому, что говорите вы на отменном немецком диалекте Южного Тироля, — улыбнулся в ответ Скорцени, впервые оглянувшись на Катарину.
— Да? Любопытно. Кто бы мог подумать. Даже не подозревала об этом, — не смогла скрыть своего огорчения Катарина. — Это… плохо? Тирольский диалект режет ухо берлинцев?
— Диалект как диалект. Мне, неотесанному австрийцу, он даже кажется изысканным.
— Очевидно, виноват учитель. Кроме того, я действительно какое-то время жила в одном из городков Южного Тироля. Этого признания вы добиваетесь от меня?
— Не только.
— Биографию пересказывать со дня рождения?
— Не хорохорьтесь, Мария-Виктория Сардони, не хорохорьтесь, — презрительно метнула в нее взглядом Фройн-штаг.
— Ладно, не будем возвращаться в милое нашим сердцам детство, — избавил Скорцени Марию-Викторию от дальнейших объяснений.
— Принимается, — озорно рассмеялась Катарина.
На вилле они расстались все в том же возбужденном состоянии. Поднимаясь по лестнице, Фройнштаг и Катарина беззаботно болтали. Скорцени слышал, как Лилия предложила ей спуститься в ванную, пообещав, что прикажет дворецкому приготовить бассейн.
— Бассейн — седьмое чудо виллы Кардьяни, — согласилась Катарина.
— Жду вас внизу.
Через два часа, когда уже начало темнеть, в дверь комнаты Скорцени постучали. Это был Штубер. Он вошел с открытой бутылкой вина. Мрачный, чем-то основательно расстроенный.
— Позволите, штурмбаннфюрер?
Скорцени поднялся с кровати и, предложив Штуберу кресло, молча обулся.
— Где сейчас наши дамы, гауппггурмфюрер? — спросил он, когда с обуванием было покончено.
— В ванных комнатах. Фройшнтаг допрашивает вашу спутницу.
— Следовало бы подстраховать ее.
— Кого: Фройнштаг или Сардони?
— Очевидно, обеих, — согласился Скорцени.
— Я спускался. Незаметно. Две озверевшие истерички. Это невозможно выдержать.
— Дерутся?
— Этому невозможно найти определение. На всякий случай я выставил часового. На выходе, у лестницы.
— Отдадим должное Фройнштаг. Делая это, она избавляет от излишних истерик нас, — проговорил Скорцени, подставляя бокал для вина.
— Мне приходилось видеть эсэсовок. По меньшей мере десятерых. Ни одна из них не идет ни в какое сравнение с Фройнштаг, — согласился Штубер.
— В каком смысле?
Штубер задумчиво рассматривал бокал с розоватым напитком.
— Во многих.
— В таком случае оставим эту тему, гауптштурмфюрер, — отрубил Скорцени.
— Если она неприятна для вас… — пожал плечами Штубер.
— Еще там, в Берлине, после операции «Дуб», вы прорывались ко мне на прием. Речь, надеюсь, шла не о Лилии Фройнштаг?