Черный Пеликан
Шрифт:
Я был один на берегу, и два дома, будто сцепленные вместе, возвышались одни перед целым светом – глаз не различал другого жилья в обе стороны до самого горизонта. Песчаный берег поднимался от воды ровной пологой полосой, переходя в поросшие травой волнистые дюны, что начинались почти сразу за сгоревшим домом-собратом. Далеко на юге угадывалась большая коса, дерзко врезавшаяся в океан, но ее было не рассмотреть, очертания расплывались, и через несколько минут хотелось спросить себя – уж не чудится ли? Я тряхнул головой, еще раз жадно вдохнул океанский ветер и неторопливо зашагал назад.
Накануне вечером, едва оправившись от потрясения, мы кое-как распаковали поклажу, побросав в углы большую часть вещей, и сели ужинать на скорую руку. Гиббса не было с нами – войдя в дом и убедившись, что все там в порядке, он взял из стенного
За ужином говорили мало – все очень устали, и каждый думал о своем. Женщины суетились на кухне и носили скудную еду, а Кристоферы по-хозяйски развалились на стульях, явно чувствуя себя как дома. Они больше не стеснялись своих пистолетов – на поясах у каждого висело по кобуре, что придавало им зловещий вид, несмотря на добродушно-туповатые деревенские физиономии. Их осанка стала внушительнее, и в движениях появилась скрытая готовность – наверное, оружие всегда придает веса, так что я с гордостью вспомнил о своем кольте и о самом секрете, ощущая горячую волну у затылка и мгновенно возносясь в сознании над спутниками, наивно полагающими, что видят меня насквозь. Так легко обмануться при поверхностном взгляде, думал я, обозревая себя со стороны, мысленно щурясь в уходящий конус ствола, следя за Юлианом, не подозревающим о возмездии – но тут же обрывал неуемное бахвальство, вспоминая, что другие – хоть эти вот, сидящие за столом рядом со мной – тоже горазды на хитрость. Никого нельзя сбрасывать со счета – в конце концов, я сейчас в их руках, и никто не знает, зачем они повели меня с собой. Так что, неизвестно, кто достоин посматривать сверху и на кого, шептал я неслышно, гоня прочь самонадеянность и сверля глазами Кристоферов, безмятежно зевавших и, казалось, не способных ни на какое коварство. Но меня было не убедить так просто, и я еще раз дал себе слово оставаться настороже, глядеть по возможности зорко и не болтать лишнего.
Ночью ко мне опять пришла Сильвия. Я не ждал ее, полагая, что ей будет не до меня после утомительного похода, да и мне самому хотелось только спать и спать, не просыпаясь до следующего полудня, но что-то внутри возликовало, едва я, еще не вполне вынырнув из сновидения, почувствовал рядом ее тяжелое тело. Сильвия, впрочем, была отстраненна и задумчива, будто вовсе и не зная, где она, и зачем здесь я. После торопливых ласк она попросила сигарету и отсела на край кровати, завернувшись в одеяло, как большая птица с грустным наклоном взлохмаченной головы. Мы молча курили, далекие друг от друга, а потом она заговорила монотонно и безучастно, рассказывая незначимые вещи, раскрывая свои владения, но не пуская в них дальше порога, словно давая посмотреть издали и не заботясь ничуть о приглядности обозреваемого.
Оказалось, она содержит небольшой ресторан на окраине города, прямо у главной дороги – я должен был его видеть, когда въезжал в М., но наверное не обратил внимания. В ресторане
Я хотел ее еще, хотел владеть ее телом, забываясь в объятиях и пылкой неге, но слова возводили барьер, перенося нас обоих из спасительной темноты в скучный мир дневных забот и тягот, так что я думал с тоской, что, наверное, больше не прикоснусь к ней по-настоящему этой ночью. Наконец, заскучав, я прервал ее каким-то вопросом невпопад, и она замолчала, лишь посматривая искоса сквозь сигаретный дым. Время остановилось, словно сомневаясь, в какую сторону двинуться теперь, и мы, казалось, не могли пошевелиться без его команды.
«Нравлюсь тебе?» – спросила вдруг Сильвия, докурив. Я кивнул утвердительно. «Почему не говоришь? Боишься?» – поинтересовалась она. Я не нашелся что ответить. «Да, ты робок, робок, пусть и не новичок, – протянула она насмешливо. – Ты не можешь повелевать, можешь лишь просить, хоть тебе самому наверное представляется по другому… – Она расхохоталась. – Признайся, видишь себя покорителем? Соблазнил меня, да? А я и не устояла, дуреха?»
Я хотел сказать правду, но Сильвия отмахнулась небрежно: – «Да какая разница, не трать попусту слов – разве ты не видишь, что со мной тебе не тягаться? Тебе нужна не женщина, а подруга, я не гожусь, да и ты мне подходишь не очень, сказать по правде…»
«Подруга?..» – начал было я обиженно, но Сильвия только посмеивалась, будто вовсе не желая меня слушать. «Что ты станешь делать с женщиной? – говорила она лукаво. – Мучить любовью? Это скоротечно, а к остальному ты не сможешь даже и подступиться. Чем ты заткнешь ей рот, когда она бранится? Где наберешься силы, чтобы скрутить ей руки и швырнуть на кровать, когда она холодна и не хочет знаться с тобой? Сможешь ли отвернуться к стене, когда она пристает с расспросами, не понимая, что ты хочешь молчать?.. Нет, ты не из той породы, ты спасуешь при первом же случае – станешь юлить и путаться, не умея проявить твердость, как могут те, к кому женщины тянутся, к кому они льнут. Признайся, так уже было? Ну, ну, признайся…»
Я молчал раздраженно, а Сильвия рассматривала меня, блестя в темноте глазами. «Обиделся, – рассеянно проговорила она, – нечего обижаться, я старше, я тебя поучаю. А ты еще мальчик для меня, ты совсем еще глуп…» Она сбросила одеяло, встала с постели и прошлась по комнате нагая, едва различимая в ночном мраке – лишь от окна брезжил чуть заметный свет, не позволяющий видеть многого. Но и одного силуэта было достаточно, чтобы вновь грубо ее захотеть – я вскочил следом и бросился к ней, но она ускользнула неуловимым движением, оставив мне лишь пустоту. «Птица в клетке, птицы нет. Пуста ловушка, – услыхал я ее смех где-то сзади. – Поиграем в игру? Ну ладно, иди сюда…» – и она сама повлекла меня к кровати, сама набросилась на меня, не давая опомниться, нападая и заставляя подчиняться, а потом, пока я еще приходил в себя, отодвинулась, как ни в чем ни бывало, поправляя волосы, и вновь закурила.
«Хочешь знать, почему еще женщины тянутся не к тебе?» – спросила она деловито.
«Нет, – покачал я головой, – что мне за печаль».
«Ну и правильно, – согласилась Сильвия. – К тому же, кое-кому ты нравишься – тем, которым претит животное, пусть до поры. Если вывести тебя на свет, ты такой пушистый, такой легковерный и безвредный… Кажется, что можно убедить тебя в чем угодно, даже придумывая о себе кучу небылиц. Можно разжалобить тебя и жаловаться подолгу, можно врать напропалую, а ты и будешь слушать – не мудрено, что некоторых тянет прислониться, когда они сыты другим по горло. Подруги… Но не обольщайся, когда-то и они сбегут прочь. В каждой подруге живет женщина, не забывай – те соки, что бродят, не смиришь до конца. Самые верные бросают порой, становясь вдруг похотливыми кошками, шарящими по сторонам… Знаешь с кем они уходят? Опасайся улыбчивых. Твои подруги сбегают с улыбчивыми проходимцами, у которых только и есть, что жесткие усы и тигриная походка…»