Черный передел. Книга I

Баюканский Анатолий Борисович

– «Живут же люди!» – сказал нищий, увидев богатые похороны.

– Юмор у вас тяжеловатый! – Она придвинулась к нему, и ему стало не хватать воздуха. Отвык от женщин, а тут… сквозь тончайшую золотистую ткань просвечивало загорелое тело, он чувствовал боком ее плечо, хотел было попросить Нину Александровну встать – неудобно смотреть сверху вниз, однако непонятная робость овладела Русичем. – Имеющий голову да мыслит! – почти пропела Нина Александровна, глядя куда-то в сторону.

– Не сочтите за наглость, но… какого вы мнения о директоре? – вдруг спросила она. – Помните фильм «Ключ без права передачи»? Обещаю: все останется между нами.

– Вы меня провоцируете. – Русич попробовал выскользнуть из ее цепких незримых пут. – Зачем вам мое мнение?

– Вот

вы как дело повернули! – Слова Русича явно польстили женщине. Она чуточку подумала, тряхнула волосами. – Я не боюсь высказывать свое мнение. Петр Кирыч – неглупый человек, современный, порой склонный к неожиданным, неординарным решениям. Что еще?

Руководитель выше среднего уровня. Я бы даже сказала: он человек с будущим. Хотя… бывает плохо управляемым, жестоким по отношению к людям, особенно к тем, кто встает на пути, словом, действует по принципу: сильный всегда прав. Мне такие личности нравятся.

– А такие, как я?

– Нет.

– Почему?

– Мы живем в такое время, когда у всех на устах одно слово: «мир», – проворковала Нина, вновь отводя глаза. – Людям надоела война. Надоел «третий фронт» – нынешний, когда некоторые деятели, начитавшись ура-патриотических книг, пытаются правдами и неправдами выбиться из общей колеи, выбирая для этого демагогические лозунги о правде и социальной справедливости. Сейчас можно жить хорошо. Я бы назвала последние годы годами душевного умиротворения. Говоря философски, согласие и довольство царят между одной половиной людей и вечно щемящее чувство неудовлетворенности овладевает другой, менее талантливой половиной. Кажется, будто вам чего-то недодали, в чем-то обошли.

– Спасибо за классификацию. Буду знать, куда себя отнести. Однако что вы от меня-то хотите?

– Мечтаю вернуть вас, дорогой Алексей Борисович, на стезю людской добродетели. Хватит критики, самокритики, хватит громких слов, давным-давно их никто не слышит. И позвольте дать совет, от души. Не попадайте больше впросак. – Она встала, слегка дотронулась до его плеча. – Да, у любого большого человека обязательно есть маленькие слабости. Сегодня у Петра Кирыча знаменательный день… Возьмите эту штуковину. Редкая вещь, из комиссионки.

– А я здесь при чем?

– Вручите шефу от имени присутствующих.

Петру Кирычу будет приятно внимание коллег. Дипломатический ход, а положительный итог просто непредсказуем.

Русич машинально взял тяжелый позолоченный портсигар с выпуклой, чеканной фигурой лихого всадника на крышке. Разглядел малоприметную кнопочку, надавил, золоченая крышка распахнулась. На внутренней стороне сверкала серебром надпись: «П.К.Щелочихину – многоуважаемому шефу от благодарных коллег». Портсигар вдруг стал настолько тяжелым, что Русич едва не уронил его. «До какой низости я опустился! – с горечью подумал он о себе. – Стал дешевой марионеткой. Меня здесь теперь держат за мальчишку, перестали уважать, дергают за ниточку, а я послушно исполняю любые па, угодные кукольнику». Грубые, злые слова заворочались внутри, но вместо того, чтобы возмутиться, он спросил:

– Эта штучка, наверное, стоит бешеных денег?

– О деньги, деньги! – с притворным пренебрежением произнесла Нина Александровна. – Человек на грешной земле не ведает, где найдет, где потеряет. Что такое триста рублей, особенно если эту сумму поделить на четверых? Но, Алексей Борисович, возможно, вы некредитоспособны? Или у вас есть иные соображения? Я не настаиваю. Хотела, как лучше.

Русич думал, что она тотчас заберет злосчастный портсигар, который буквально жег ему ладонь. Было не просто стыдно, а противно до крайности. Как умело его окружили, взяли в полон! Теперь эти слуги дьявола медленно, но верно приближают его к черте, за которой его «Я» совершенно перестанет существовать, он станет соучастником какой-то могучей, но неведомой ему группы людей, мафии, обладающей властью, деньгами, силой. Нина Александровна старается изо всех сил, чтобы приблизить его к директору, сделать марионеткой, она, наверное,

тоже знала о том, что он, Русич, пока еще незаменимый человек на своем месте. Другой бы на его месте даже обрадовался, а он просто-напросто теряет к себе уважение. Как смотреть в глаза матери, брату Анатолию? Ну где взять силы, смелость, чтобы отшвырнуть прочь этот трижды проклятый золоченый прямоугольник? Воистину: раз поскользнулся, второй раз упадешь. Зачем он в тот раз смалодушничал, едва ли не первый раз в жизни, отдал нахрапистому Петру Кирычу документы, которые уличали директора в темных делах? Да, наверное, он тоже не ангел, но… лучше бы уплатить штраф, даже угодить в тюрьму, зато выйти чистым. Все! Теперь директорские борзые обложат его со всех сторон, как гончие волка. Да какой он, к черту, волк, самая обыкновенная дворняжка, привычно виляющая хвостом при виде хозяина. Ведь он не просто не уважает директора, но и считает его ярым приспособленцем, интриганом. Человек он неглупый, но, не будь «мохнатой руки» в верхах, давным-давно полетел бы с административных высот. Неужели никто не видит, что с приходом Петра Кирыча на «Пневматике» утвердился стиль взаимного захваливания, откровенного очковтирательства? Даже в заводской газете критика стала возможной только на уровне «начальной планки» – не выше бригадира. Многотиражка «Пневматика» из номера в номер поет о победах и успехах, дает фотографии передовиков, перепечатывает указы о награждениях…

Нина Александровна обошла Русича со всех сторон, откровенно любуясь его растерянностью. А он и впрямь выглядел смешно – высоченный, нескладный, с опаской держал на ладони портсигар, как гранату, которая вот-вот может разорваться.

– Вы, дорогой Алексей Борисович, словно ребенок-несмышленыш, – с почти материнской интонацией проговорила она. – Ну что вы мучаетесь попусту? На грабеж идти собираетесь, что ли? Разве вам на день рождения товарищи и близкие не делали подарков? Конечно, делали. Так заведено в нормальном обществе. Почему же сами боитесь сделать добрый жест? Кстати, милейший Алексей Борисович, вы, конечно, заметили одну деталь: Петр Кирыч не беден, вполне может обойтись и без презентов, а вот вы потеряете значительно больше.

– Спасите меня от унижения! – Русич не узнал своего голоса: в нем сквозила мольба. – Деньги я готов заплатить, только пусть эту штуковину вручит директору кто-нибудь другой, более достойный.

– Ловко! – Она отшатнулась, будто испугалась чего-то, заставила себя улыбнуться. – Любопытно, кто, по-вашему, достоин этой роли?

– Хотя бы Гуринович.

– Да снимите вы шоры с глаз, милейший Русич! – Голос женщины зазвенел на высокой ноте. – Разве не понимаете: Гуринович, по выражению директора, – придворный шут.

– Желаете видеть таковым меня? – Рубашка на спине Русича прилипла к лопаткам.

– О, вы крепкий орешек, не сразу раскусишь! – Нина Александровна снова сделалась приветливой и откровенной. – Раскрою карты: вы нужны директору не для игры в поддавки. И потом… долг платежом красен. Петр Кирыч, кстати, в свое время спас не только вас, но и меня. Однако не будем выяснять отношения: кто есть кто. – Она повернулась и пошла по тропинке.

– Русич! Алексей Борисович! Куда вы похитили нашу очаровательную фею? – В басовитом голосе главного инженера звучали нетрезвые нотки.

– Ну и рыцари пошли, лапоть на лапте! – скривилась, как от удара, Нина. – Быстро расслабились. А я еще хотела для компании знакомых девочек пригласить. Вот позору-то было бы!

– Нина Александровна! – ревел Черных. – Ниночка, где же ты? Общество жаждет вас лицезреть.

Она взяла Русича под руку, вывела на полянку, сказала с явным вызовом:

– Не дадут свободной женщине пофлиртовать с одиноким мужчиной. Так гусары не поступают.

– Так мы же тут… – Черных ткнул рукой в огромную скатерть, расстеленную прямо на траве. Вокруг бочонка с брагой, полулежа, разместились парторг Гриша, Гуринович, Черных и Возницын. Петра Кирыча не было видно. Мгновенно оценив ситуацию, Нина Александровна шепнула Русичу: