Черный передел. Книга II
Шрифт:
Субботин вспомнил вечер, проведенный на даче у Петра Кирыча. О, это было пиршество! И сама дача за высоким забором производила впечатление. Не раздумывая более, Субботин сел за машинку и начал печатать анонимное письмо в редакцию газеты, озаглавив его так: «На даче губернатора!»
Помнится, при выдвижении Русича на должность председателя Старососненского областного Совета директор завода «Пневмавтика» Нина Александровна Жигульская сказала: «Меня лично подкупает решимость Русича, не щадя себя, бороться за демократические идеалы. К слову сказать, делать это Алексей Борисович начал задолго до перестройки».
Казалось бы, над Россией подул свежий ветер перемен. Люди отныне могли говорить все что им вздумается, могли
На какое-то мгновение в кабинете Алексея Русича стало непривычно тихо. Замолкли телефоны, иссяк поток жалобщиков и посетителей. И, пожалуй, впервые ему предоставилась возможность хорошенько оглядеться. Вроде бы смотрел старый захватывающий кинофильм довоенного выпуска. Перед ним был кабинет некоего наркома: грузная огромная мебель красного дерева, тяжелые портьеры, два кожаных дивана, ряды полумягких стульев вдоль стен, казалось, ждали своих «сидельцев», начальников разных рангов. Посредине кабинета – толстый ковер красного цвета. Нежданно-негаданно Русичу почудилось, что из дальнего, затемненного шторой угла кабинета смутно просматривается напряженное угрюмое лицо прежнего хозяина кабинета, Петра Кирыча Щелочихина. Затаился в углу, скрежещет зубами, шевелит знаменитыми бровями-козырьками, шепчет: «Ничего, погужуйся покамест. Скоро ворочусь сюда и шкуру спущу. Засеку до смерти. Раз пожалел, вызволил из тюрьмы, больше таким дурнем не буду».
Телефоны на овальном столике словно разом встрепенулись. Новый хозяин кабинета никак не мог привыкнуть к их разноголосице. Из пяти аппаратов на столике три были городскими, одна «вертушка», она напрямую связывала его с Москвой, пятый телефон предназначался для внутренней связи. И когда раздавался звонок, когда начинали мигать разноцветные лампочки на коммутаторе, Русич некоторое время медлил, соображая, откуда звонят, и только потом брал трубку.
– Русич у аппарата! – одной рукой он приложил трубку к уху, второй придвинул блокнот. Звонили по городскому телефону.
– Здравствуйте, товарищ председатель!
– Кто говорит?
– Это мы, дачники, из Капитановского лесничества. Знаете, садоводство на Плехановской дороге? Здесь вот уже вторые сутки колхозники жгут хлеба прямо на полях, дымище стоит – страсть.
– А почему жгут, вы не поинтересовались? – заволновался Русич. Он в душе очень боялся, что прежняя власть оставит их, демократов, без хлеба, без топлива, без света.
– Мы к мужикам подступали, но… они все в стельку пьяные, мол, за работу заплачено. Начальство, мол, приказало. Вы уж там проверьте. Жаль хлеб-то, сами из города подмогать ездили и вот…
– Спасибо вам, друзья, за сигнал! Будем принимать меры! – Алексей расстегнул ворот рубахи, выругался про себя и растерянно повел глазами по телефонам. Кому звонить, с кого требовать ответа? Подумал с горечью: «Вот оно, начинается то, чего он больше всего боялся. Заводы останавливаются, хлеба сжигаются. Овощи гниют на полях неубранные». – Он решительно набрал номер телефона прокурора города.
– Иван Петрович, – жестко заговорил Русич, сам дивясь собственному тону, – вы знаете, что руководство колхозов и совхозов по приказу облсельхозуправления сжигает на корню хлеб?
– Да, у нас в прокуратуре
– А какие меры вы принимаете? Сколько саботажников арестовано? Сколько под следствием? Почему не передаете материалы о вредителях в печать?
– Помилуйте, Алексей Борисович, – в голосе прокурора прозвучали как ни странно веселые нотки, – у нас нет конкретных материалов, нет виновников. Как привлекать исполнителей, полупьяных колхозников, которые готовы свой дом сжечь за ведро водки?
– Не оглупляйте собственный народ! – сорвался Русич. – Когда давали по пять лет тюрьмы за горстку собранных на поле зерен, вам особые материалы не требовались, а сейчас… Вы сами явный пособник развала, пособник местного ГКЧП. И за это ответите!
– Можете меня не пугать, – прокурор сбавил тон, – мы ни одного честного, безвинного человека за решетку прятать не собираемся.
Как хотелось Русичу напомнить этому двурушнику о своей собственной судьбе, но… сдержался. Не стоило личное мешать с общественным.
– Сегодня же совместно с главой администрации мы делаем представление на имя Генерального прокурора! Вы не на своем месте… – запоздало подумав о том, что прежде надо было заставить прокурора все-таки пресечь массовый пожег зерна нового урожая.
Алексей заглянул в блокнот. Что там еще у нас намечено на сегодня? Ага! Побывать в цехах Старососненского металлургического комбината, потолковать с рабочим классом. Стал собирать материалы в «дипломат». Вызвал дежурную машину, но диспетчер бывшего обкомовского гаража долго мялся, наконец заплетающимся языком пояснил: «Извините, Алексей Борисович, но… завгар вчера уволился, вместе с ним исчезли талоны на бензин, разнарядка выпуска машин на линию. Шоферы волнуются, что делать?»
– Разбирайтесь сами! Назначаю вас завгаром. Действуйте! А сюда пусть немедленно выезжает машина бывшего первого секретаря обкома Щелочихина.
– Извините… – новый завгар опять замялся, явно не решаясь продолжать, – водитель бывшего первого секретаря обкома товарища Щелочихина тоже уволился.
– Как это понимать?
– Вместе с шефом ушел, в знак солидарности. Авось Петр Кирыч найдет ему работенку, не пыльную, зато денежную.
– И ты тоже можешь убираться ко всем чертям! – рассвирепел Русич, с силой швырнул трубку на рычажок. Подумал: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Откровенный саботаж новой демократической власти. Трудно понять наш советский народ. Вроде бы можно теперь разогнуть спину, возликовать, трудиться на самого себя, однако подобные перспективы обывателя не устраивают. А чего тут удивляться? Рычаги экономики, да и политическая власть все еще в руках партократов, и вряд ли они в обозримом будущем упустят власть. У них – авторитет руководителей среднего звена, у них – миллионы и миллионы партийных денег, а у нас… Шиш да маленько!» Русич принялся задумчиво перебирать бумаги, мысленно ища выход из столь щекотливого положения. «Сегодня нет у администрации машин, завтра…» Что будет завтра, боязно было подумать. А что, если пожестче с ними, пожестче? Президент у нас годен, видать, только в минуты смертельной опасности, а в будничной обстановке он бездействует. Мысли опять вернулись к автомашине. Можно было, конечно, вызвать автомашину непосредственно с металлургического комбината, но… это сразу поставило бы новую власть в зависимое положение. Что же делать? Он должен быть на комбинате точно в назначенное время. А что, если поклониться Ирине Михайловне? У начальника регионального гуманитарного центра Тиуновой есть служебная или какая-то иная машина. Он хорошо это помнит. Попросить у Ирины, она не откажет, на комбинат приехать инкогнито. Это даст сразу две выгоды: покажет всем, что может действовать и в условиях откровенного саботажа, и… застанет металлургов врасплох у прокатных станов, на литейных дворах доменных печей. Своими глазами увидит, каковы на самом деле сплошные победы, о которых день и ночь трезвонит директор комбината Разинков, закадычный дружок Петра Кирыча. Да, это очень заманчивая идея: увидеть все собственными, а не чужими глазами.