Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями
Шрифт:
Пудель был стар и болен. Он пускал газы, мочился под себя, хромал и горбил спину. Его рвало на Елизаветины ковры. Его мучил понос.
Старуха притащила к себе ветеринара и четыре часа не выпускала из дома. Уже наблюдатели решили, что ведьма сожрала его, раз с пуделем не сложилось, но тут ветеринар выполз, качаясь, как былинка на ветру.
– Что там, что? – бросились к нему.
– Брокколи… – слабеющим языком выговорил ветеринар и упал лицом в траву.
– Прикинь, она целый огород для него вырастила. Диету, значит, подбирала.
– Собакам же
– Если немножко, то можно. Оказалось, что этот ее Лаврентий за брокколи душу свою блохастую продаст. Ну и она и угощала его по чуть-чуть. Травки какие-то для него выращивала… Уколы делала. Заботилась, короче.
Илюшин помрачнел.
– Жалко пса. Только свезло бедному на старости лет.
– Ты не торопись его жалеть, – ухмыльнулся Сергей. – Я же тебе про наследство еще не досказал.
Макар вскинул бровь. Бабкин выдержал паузу и широким жестом открыл карты:
– Пудовкина оставила дом Григорию Лобанову с условием, что он будет заботиться о пуделе Лаврентии до конца его дней.
– Чьих дней?
– Кобеля. Но вопрос хороший, грамотный. Показывает, что ты понимаешь логику Пудовкиной. Потому что смерть Григория эта ведьма тоже обговорила.
– И кому тогда перейдет пудель? – с некоторой опаской поинтересовался Илюшин.
– Варианты?
– Жене его!
– Ничего подобного. Маргарите Сысоевой, дочери Нины.
– А дом?
– Вот про дом ничего не знаю, – покаялся Бабкин.
– Ты же понимаешь, что с точки зрения закона вся эта завещательная конструкция не просто шаткая, а разваливается на части? Вступит Григорий в права наследования, подсыпет утром псине крысиного яда – и все.
Бабкин кивнул.
– Может, да. Но ты учти, что это Шавлов. Все уже в курсе завещания. На Григория смотрят внимательнее, чем на Анджелину Джоли на красной дорожке. И если он обидит этого пуделя-страдальца, ему это потом припомнят. Не потому, что здесь пуделей любят. А просто провинциальный городок ошибок не прощает.
– Брось! Что ему, алкашу!
– За алкоголизм его никто не осудит. А за пуделя подвергнут этой, как ее…
Бабкин защелкал пальцами. Теперь настала очередь Илюшина взирать на него со злорадством.
– Инфекции? – с лицемерным сочувствием предложил Макар, глядя, как мучается приятель.
– Нет!
– Резекции?
– Да ну тебя!
– Овации?
– Иди к черту!
– Обструкции, – сжалился Макар.
– Точно! Обструкции!
Бабкин облегченно выдохнул.
Илюшин поднялся и отряхнул джинсы. Над его головой с негромким треском зажегся фонарь, и сразу стало видно, что вокруг стемнело. Какая-то мысль издалека царапнула Макара: словно кошка высунула лапу из-под дивана и сразу спряталась. «Стало видно, что стемнело, лишь когда включили фонарь…»
Но все мысли перебивал образ бритого налысо пуделя.
– Значит, дом наследует Григорий… – вслух подумал Илюшин. – Если он помрет после вступления в права наследования, то кому останется имущество? Очевидно, его жене.
– Если внебрачные детишки не понабегут со всех сторон!
– Могут, –
Бабкин развел руками.
– Понятия не имею. Ни одного упоминания о Кожемякине сегодня не слыхал.
– Значит, пока убийство напрямую выгодно Григорию. А косвенно – его жене.
Сергей тоже отлепился от дерева и с наслаждением потянулся. Трех маргинальных личностей, топтавшихся в отдалении с надеждой выпросить у этой парочки десятку-другую, как веником смахнули.
– Пока убийство напрямую выгодно только пуделю, – проворчал он. – Шутка ли – один в трех комнатах!
Глава 9
– Алиби нет ни у кого, – сообщил Макар. – Включая тебя, Саш.
Он за час свел воедино на одном листе то, что ему удалось собрать по крупице от всех Сысоевых и примкнувших к ним родственников. Теперь разлинованный лист лежал перед ним и убедительно доказывал, что в своем расследовании Илюшин продвинулся очень недалеко.
Вся троица на вечер перебазировалась к Бабкину. Ближе к ночи сирень в палисаднике принялась благоухать так, что этим запахом можно было кормить, как мороженым, с ложечки. «Вот бы производили сиреневое мороженое! – размечталась Саша. – И пионовое. И ландышевое! А для гурманов – нарциссовое, с легкой горчинкой».
Тут Стриж спохватилась, что пока она витает в мечтах, Галка гниет в застенках шавловских подземелий (они представлялись ей сырыми и с крысами по углам), и призрак ландышевого мороженого растаял бесследно.
Бабкин сидел на подоконнике, заняв место Илюшина, и разглядывал прогуливавшиеся по улице парочки. Мавр сделал свое дело: собрал нужную информацию и принес в клювике большому боссу.
Он покосился на большого босса. Илюшин притащил из другой комнаты кресло и сидел в нем по-турецки. Выражение лица у него было страдальческое, но Бабкин подозревал, что связано это не с расследованием, а с неудавшейся попыткой Илюшина разогреть в духовке мороженую пиццу из местного супермаркета. Готовая пицца на вид напоминала окровавленную подметку и на вкус, вероятно, ее же (тут Бабкин не испытывал стопроцентной уверенности, поскольку никогда не пробовал окровавленных подметок и не собирался экспериментировать).
Илюшин страдал острой пиццезависимостью. В Москве он привык съедать по одной штуке в день и заедать мисо-супом или роллами. Однако Шавлов был не тем местом, куда стоит приезжать со своими привычками. Этот городок гостей с привычками особенно ненавидел и старался при каждом удобном случае убедить, что гость трагически ошибся, заведя себе такое странное пристрастие. Разве картошка с малосольным огурцом не лучше какой-то итальянской лепешки?!
– У нас остается надежда на китайскую кухню, – пожалел Бабкин напарника. – Где-то в центре есть кафе «Красный восток».