Черный риэлтер
Шрифт:
Тот чуть подумал, потом отчаянно махнул рукой.
— А, пропади она пропадом! Продам! Надо к Надьке ехать, нехрен тут болтаться, как дерьмо в прорубе. А у тебя деньги то есть, подруга моя кареглазая?
Сонька довольно хмыкнула.
— У меня нет, так есть у других. Хочешь, я тебе в день найду покупателя и в день все оформим?
— Годится. Только ты то чего суетишься? Тебе с этого сколько отстегнуть?
— А сколько не жалко, столько и дашь. Я баба не жадная.
— Не жадная, а дать то не дала, — и Соков попытался обнять цыганку.
— Ну, все еще впереди. Собраться быстро то сумеешь?
— Что мне, собираться, только ордена собрать, фотографии, а вся эта хрень деревянная мне не
— Зачем выбрасывать. Мебель я тебе тоже помогу продать, — сказала цыганка, берясь за телефон.
В самом деле, через два часа в квартире Сокова кружилось человек двадцать цыган и цыганок. Они брали у майора все — от стенки из полированного ореха, до ношеных трусов и маек. Соков еле успел содрать со стен фотографии да из стенки документы, награды и памятные безделушки. Всем этим цыганским ураганом заправляла Сонька, и, надо сказать, делала она это виртуозно. Мимо нее не походила ни одна вещь без оплаты. После того, как Зубаревская оказалась на свободе, ее авторитет в цыганской среде значительно возрос. И это не смотря на то, что она при этом засадила за решетку сводного брата. Остальные цыгане восприняли все эти проделки Соньки с восхищением.
Затем в квартире появились и узбеки, таджики — торговцы с рынка. Эти брали вообще все: вплоть до дырявых ведер и гнутых вилок. Через четыре часа такого урагана Соков остался с раскладушкой и чемоданом в пустой квартире. Под это дело у него чуть не увели чемодан с документами и орденами, и та же Сонька с матами отобрала его у одного шустрого цыганенка.
На следующий день, с утра, Сонька привела в квартиру Сокова не кого иного, как Александра Александровича Александрова.
— Вот, Саша, посмотри, какая хорошая квартирка, — сказала она, показывая рукой на пустую залу, с сидевшим на раскладушке лохматым хозяином.
— Да, не плохая хатка, — согласился тот.
— Три комнаты, улучшенная планировка, изолированные комнаты, две лоджии, кухня шестнадцать метров. Второй этаж, не угловая. Персик, а не квартира!
Они разговаривали так, словно хозяина квартиры не было и в помине. Тот хотел что-то заявить, откашлялся, попытался встать, но не смог. Вчера майор, получив из рук Соньки деньги за обстановку, не удержался и хорошо наквакался.
— Когда вы сможете ее купить? — спросила Сонька.
— Хоть завтра. Документы готовы?
— Да, осталось две подписи. Хозяина, — она кивнула на Сокова, — и ваша.
— Хорошо, приезжайте. Деньги наличностью?
— Да, конечно.
Они вышли, а Соков, чуть подумав, завалился обратно на раскладушку.
Сонька в этот день каталась по городу на такси. Могильщик был занят другими делами. Взяв свою «шестерку», он все же первым делом направился в сауну к Абдуле. Он знал, что там любили попарить кости уголовные сливки общества. Расчет его оправдался. В бане оказался авторитет старой закваски, Антоныч. Этот невысокий, худощавый старичок жутко любил попарить веником своим исписанные татуировками конечности. Они как-то пересекались на зоне, и взаимно друг друга уважали. Началась, все, естественно, с рассказа Жоры о том, как им с Сонькой удалось кинуть ментов и выйти почти совсем уже из зоны. Потом пошли разговоры о прошлых отсидках и знакомых уголовниках.
— А Шешель то что, сыграл в ящик? — спросил Жора.
— Да, тубик его съел, как бобик косточку, — ответил Антоныч, потягивая старомодное «Жигулевское». Других сортов пива старый волк не признавал.
— Да, он еще худой был, как глист, — припомнил Могильщик. — Что там еще тубику было грызть? Кости? В любую форточку ведь пролазил. А Камора где?
— Камора доходит. Видел я его с полгода назад. Опух так, что зенки еле видны. Счас, говорят, уже не встает. Цирроз. Лупанет стакан водки, и воет от боли.
Могильщик покачал головой.
— Да, пить надо тоже уметь. А я ведь с ними ведь начинал, и с Каморой, и с Шешелем. Хаты мы с ним долбили — айда ушел. Камора замки вскрывал как шпроты, а если что — я фомкой косяки отжимал. За день иногда по десять хат обносили. Счас, поди, и не осталось хороших домушников. Я помню, Вова Сыч был такой, кореш мой по волейболу. Тот все с крыши на балконы пикировал.
Антоныч кивнул головой.
— Помню, как же. Хороший был балконщик. Загнулся Вова в дальнике, в Воркуте.
— Да ты что!
— Да. Сын его, вроде, тоже по хатам у нас шустрит. Так же, с крыши. Ему и погоняло досталось по наследству — Сычек.
— А с кем он работает? Там одному то тяжело. Все равно страховаться нужно.
— Не в курсах я, это не моя грядка, — засмеялся Антоныч. Тот и в самом деле был классическим налетчиком. Ему, было, легши нож к горлу поставить, чем взломать хату.
— А живет он где, не знаешь? Надо бы повидать парня, спросить, что там было у отца.
— Нет, не знаю. Он не наш, волчонок, отвалился сам по себе. С нами не мутиться, не уважает старичков.
Они расстались по дружески, но тем же вечером, сидя в ресторане «Арбат», Антоныч поделился информацией с другими своими корешами: Клыком, Мишкой-Сашкой, Авдоном.
— Сегодня у Абдулы видел Жору Могильщика. Он со своей цыганкой отмазался от зоны. Жора все что-то про домушников расспрашивал, про балконщиков. С пронырой так базарил.
— Чё это он? — спросил Клык, невысокого роста мужичок с золотыми зубами. Кличку свою он получил после того, как в побеге убил и съел в тайге настоящего медведя. Клык несчастного животного он с тех пор носил с собой, вроде амулета. Вот и сейчас он болтался у него на шее, на массивной золотой цепи.
— Вот и я то же думаю — чё это он? — продолжил Антоныч. — Ему сейчас ноги надо делать, а он по саунам ходит, разных, непонятных чувачков ищет.
Пару минут все молчали, жевали свой салат. И только после выпитой рюмки Миша-Саша, самый авторитетный среди них, сказал: — Живот мне вчера вякнул, что каким-то нашим бакланам крупный куш обломился. Не про это ли песни Могильщика? Надо и нам тогда скалолазов поискать. Не зря же их Жора ищет. И лучше нам найти их до него, а не после.
Ночью Могильщик хорошо подумал, посоветовался с Сонькой, и с утра пошел не по своим старым тюремным знакомым, а направился на рынок. Его целью был небольшой мясной павильон, в котором торговала толстая, с сиплым голосом, баба. Могильщик убедился, что она благополучно торгует, посмотрел на ценники, и вышел. Он присел на железное ограждение рядом с дорогой, закурил, и стал ждать. Ждать пришлось долго, но он был привычен к этому. Двенадцать лет на зоне за нападение на инкассаторскую машину не прошли ему даром. Жизнь сделала его терпеливым, что ему так не хватало с молодости. Второй срок он схлопотал в двадцать лет, как раз на квартирной краже. Они тогда с утра с Шешелем подломили одну квартиру. Делали все как надо, "с прозвоном". Но неожиданно дома оказалась неучтенная никакими расчетами бабушка. Услышав, как трещит выламываемая Жорой дверь, она выскочила на балкон, и заголосила на весь район, что её убивают. Им бы тогда переждать этот весь шухер в подъезде, или уйти по чердакам. Но, запаниковавший Шешель первый сквозанул вниз, за ним. ничего не соображая, и Жора. Они так хорошо нарисовались перед десятками заинтересовавшихся глаз, что взять их было делом техники. И срисовали то как раз не Шешеля, тогда молодого и худенького, а его, Жору, с его дикими габаритами. Те три года Жора сейчас считал разминкой, проверкой прочности перед третьей, уже солидной отсидкой.