Черный смерч
Шрифт:
– А чем лучше папины условия? Никому не пиши, ко мне не приезжай, никому ни слова, пока он не кончит работы...
– Какой?
– Вот этого он мне не сказал. Даже мама не знает, но мама улетела с ним. Я наняла аэроплан и полетела с Джимом вдогонку. Хотела устроить сюрприз, но нас посадили в Бразилии и лететь за отцом не разрешили. Папа прислал сердитую радиограмму... но это, конечно, не он, а мама. Все же мы не сдаемся!
Вильям Гильбур отхлебнул кофе, обжегся и поставил чашку на стол.
– Да, нас с Бекки вернули назад,- сказал Джим.- Мы не
– Дедушка, Джим собирается после поездки в Южную Америку ехать на Яву и Суматру - писать рекламную брошюру о хине и натуральном каучуке.
– Вы знаете Суматру, Джим?
– Я?
– спросил Джим, отхлебывая кофе.- Бывал... Там обезьян учат лазить на пальмы за кокосовыми орехами. Я даже сам дрессировал одну обезьянку. Почти удалось. А повлиять вот на это существо в юбке, воображающее себя шефом пресс-бюро, состоящего из одного репортера-бездельника, не могу!
– Перестаньте ругать меня, Джим,- прервала его Бекки.- Дедушка, я борюсь за папу с мамой. Она хочет показать отца сверхпреуспевающим, недалеким консерватором. А я хочу показать его таким, как он есть. Джим мой репортер. Но теперь он не хочет быть больше репортером моего пресс-бюро. Ему, видите ли, "стыдно" грабить меня...
– Вот не ожидал встретить стыдливость у журналиста!
– резко сказал Гильбур, неприязненно глядя на молодого человека, видимо уже сумевшего понравиться Бекки.
Старик начал сердиться не на шутку. Его раздражение, вызванное своими собственными неудачами, требовало разрядки. Отвращение к продажным писакам перешло к нему от отца и особенно обострилось после опубликования в газете случая с "фитофторой специес".
Джим поставил чашку, круто повернулся, видимо желая "обрезать" старика, но, увидев его расстроенное лицо, он улыбнулся, чем еще больше рассердил Гильбура. Но Джиму не хотелось, чтобы у Гильбура создалось ложное впечатление о нем.
– Мой отец был учитель,- сказал Джим,- он любил Америку, как Стефансон, выпустивший биографическую книжку "Разгребатель грязи", с разоблачением монополистов. Несколько лет назад я написал книжку под заголовком "Букет гитлеров". Это о том, к чему приводит сверхкапитализация в стране сверхкоролей...
– Так это вы?
– удивился Гильбур.- Вот не ожидал! Я кое-что слышал об этой книжке. Значит, это вы?
– Теперь Гильбур с симпатией и удивлением смотрел на Джима.
– Именно я! В этом я перестал сомневаться, когда мне подтасовали судебное дело. Потом мною заинтересовалась Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности!
– Джим засмеялся и выжидательно посмотрел на Гильбура.
– Джим,- сказал Гильбур,- вы подвернулись весьма кстати. Мне очень нужен доверенный человек для поездки на Суматру. Дело связано с продажей партии риса и сахара и организацией кооператива фермеров. На этом деле вы не станете миллионером, но расходы я оплачу. Наше объединение взяло на себя одну коммерческую операцию. Я начинаю опасаться
– Я не прочь помочь вам, Вильям Гильбур. Я кое-что слышал о вашей борьбе с монополистами. Я уважаю вас за это, хоть вы и потерпите поражение.
– Что за странный фатализм!
– рассердился Гильбур.- Я верю в здравый смысл людей. Нужно бороться с монополизмом.
– Особенность империализма - это концентрация производства за счет таких, как вы,- сказал Джим.
Он долго доказывал Гильбуру, что кооператив в империалистическом государстве не будет иметь успеха в экономической борьбе с монополиями, если не выдвинет политических требований и не организует бедных фермеров. А этого именно и не хочет Гильбур.
Они долго спорили, и Гильбур спросил:
– Ради чего же вы хотите мне помочь, если не верите в победу кооперативной идеи?
– Это одна из форм протеста,- очень тихо, чуть не шепотом пояснил Джим.- Борьба открывает глаза слепым, заставляет слышать глухих и говорить немых.
Гильбур посмотрел на часы и спросил:
– Можете выехать сегодня или завтра?
– Одну минутку,- ответил Джим и исчез за дверью.
– Очень энергичный малый, хоть и не верит в кооперативы,- заметил Гильбур.
– Ах, дедушка, Джим замечательный! Он...- Бекки вспыхнула под насмешливым взглядом Гильбура и закричала: - Ты не смеешь так думать. Он совсем особенный!
Бекки умолкла. За дверью послышались шаги Джима. Он вошел в комнату и сообщил о своем согласии ехать на Суматру.
– Без меня!
– возмутилась Бекки.- Просите, чтобы я ехала с вами, или я вышвырну вас за окно!
Она говорила так, что было непонятно, то ли она шутит, то ли говорит серьезно.
– Вы? Меня?
– засмеялся Джим.- Такая худосочная! Пари на сто долларов - они мне будут весьма кстати!
Бекки подошла к Джиму и мгновенно ударила его ребром ладони по шее. Этого Джим не ожидал. Он побледнел и повалился грудью на стол.
– В каком пансионе благородных девиц вас учили этим изысканным манерам?
– спросил он поднимаясь.
– Там, где вас учили столь джентльменскому обхождению с женщинами.
– Бекки, ты такая же сорви-голова! Ведь тебе уже семнадцать! укоризненно сказал Гильбур.
– Сейчас пройдет,- сказала Бекки, деловито передавая стакан с водой Джиму.- Я запрошу согласия папы и тоже поеду.
– Значит, ты знаешь адрес Аллена?
– Я? Нет. Радиограмму посылаю через человека, встретившего тебя.
– Кто он? Нельзя ли у него выведать адрес?
– Пробовала: безнадежно. Пренеприятная личность! Ставленник Лифкена.
– А где Лифкен?
– Все говорят, что улетел в Африку, но я его видела позавчера, и он, заметив меня, скрылся.
– Бекки, упомяни в радиограмме о моей просьбе ссудить меня деньгами.
– Ты же знаешь, что всеми денежными делами занимается мама, а она просто молится на деньги. Вот что: папа оставил мне целых десять тысяч долларов. Бери все.