Черный сорокопут. Дьявольский микроб
Шрифт:
Авось что–то и наклюнется. Если широко забрасывать сеть, всегда что–то поймается.
— Разумеется. Через пару недель. Или через пару месяцев. А наш общий приятель с дьявольским микробом начнет действовать через несколько часов.
Черт возьми, старший инспектор, мы не можем сидеть и ждать, когда что–то наклюнется! Методичность даже в самом большом масштабе не поможет. Другой метод — курение пеньковой трубки в стиле Шерлока Холмса — нас также далеко не уведет. Нужно спровоцировать действие.
— Вы уже это сделали, — кисло сказал
— Первым делом нужно проследить всякую финансовую операцию и каждый денежный взнос любого работающего в лаборатории номер один, каждый прошлогодний взнос в банк. Не забудьте при этом Уйбриджа и Кливдена. Пусть подозреваемые об этом знают. Пошлите наряды полицейских в их дома.
Переверните там все вверх дном. Составляйте список мельчайших вещей, какие там обнаружатся. Это не только обеспокоит человека, которого мы ищем, это может дать реальный результат.
— Если мы зайдем так далеко, — вставил инспектор Вилли, — то можем посадить кучу невинных людей. Это единственный способ заодно вывести из игры того, кого мы ищем?
— Бессмысленно, инспектор. Возможно, мы имеем дело с маньяком, но весьма талантливым. Такую вероятность он предусмотрел еще несколько месяцев назад. У него должны быть сообщники: никто из Мортона не смог бы отправить эти письма в Лондон сегодня утром, спокойно спорьте на вашу будущую пенсию, что сразу после кражи бактериологических культур он, должно быть, избавился от сообщников.
— Хорошо, тогда мы поторопимся, — неохотно сказал Харденджер, — хотя и не знаю, где отыскать столько людей, чтобы…
— Пусть они действуют поэтапно, от дома к дому. Не теряйте времени.
Вновь Харденджер неохотно кивнул и, пока я одевался, долго и обстоятельно говорил по телефону. Когда он положил трубку, то обратился ко мне:
— Не собираюсь спорить с вами до изнеможения. Идите. Но подумайте о Мэри.
— Вот именно. О ней я тоже думаю. Полагаю, если наш незнакомый приятель начнет неосторожно обращаться с дьявольским микробом, то вскоре и Мэри не будет. Тогда не будет ничего.
Казалось бы, я положил конец ненужным разговорам, но через некоторое время Вилли сказал задумчиво:
— Если этот незнакомый приятель действительно так поступит, интересно, закроет ли правительство Мортон?
— Закроет ли Мортон?! Наш незнакомый приятель желает сровнять его с землей! Невозможно и предположить, что сделает правительство. Разговор пока принял только угрожающий оборот, но никого до сих пор наглостью не запугивали.
— Говорите лишь о себе, — кисло произнес Харденджер, — а что вы намереваетесь делать, Кэвел? Если будете любезны и сочтете возможным сообщить мне, — добавил он с неуклюжей иронией.
— Конечно, поставлю вас в известность. Не смейтесь только, я собираюсь загримироваться. — Я указал на шрамы левой щеки. — Помощь Мэри с ее пудрой, и они исчезнут. Роговые очки, намалеванные углем усики, серое пальто,
— А кто выдаст вам документ? — спросил подозрительно Харденджер.
— Никто. Он у меня при себе, на всякий случай, — не замечая его взгляда, я продолжал:
— Затем вновь зайду к нашему другу доктору Макдональду. В его отсутствие, конечно. Добрый доктор при скромном заработке умудряется жить, как маленький восточный царек. Все есть, за исключением гарема. Впрочем, возможно, он держит и его где–нибудь. Тайно.
Кроме того, сильно пьет, потому что напуган дьявольским микробом, угрожающим безопасности его особы. Я ему не верю. Итак, я отправляюсь к нему.
— Зря потеряете время, — мрачно сказал Харденджер. — Макдональд вне подозрений. Выдающийся и безупречный жизненный путь. Я лично потратил сегодня утром двадцать минут, просматривая его дело.
— Читал и я. Некоторые светила несколько лет назад тоже имели безупречную биографию, пока их не разоблачили и не осудили в Олд–Бейли.
— Здесь он высокоуважаемый человек, — вставил Вилли, — немного заносчив, сноб, общается только с избранными, но все о нем хорошего мнения.
— Его биография гораздо обширнее того, что вы читали, — добавил Харденджер. — В биографии только упоминается, что он служил в армии во время войны, но случайно моим другом оказался командир полка, в котором служил последние два года войны Макдональд. Я звонил ему. По–моему, доктор Макдональд скромничает. Знаете ли вы, что в тысяча девятьсот сороковом году он, будучи младшим лейтенантом в Бельгии, не раз проявлял храбрость и закончил войну в чине подполковника танкового полка с вереницей медалей длиной с вашу руку?
— Нет, не знал, но не понимаю, — признался я, — к чему ему понадобилось производить на меня впечатление, будто он шизофреник, который если и совершит героический поступок, то никогда в нем не признается.
Значит, он хотел убедить меня в том, что он испуган. Не пожелал, чтобы я считал его храбрецом. Почему? Потому что хотел объяснить страхом свое ночное пьянство. Но, принимая во внимание биографию, трудно считать его трусом. Непонятно. Это первое. Вторая неясность: почему всего этого нет в его личном деле? Дерри составлял многие из этих досье и вряд ли упустил бы так много из биографии этого человека.
— Мне неизвестно почему, — признался Харденджер, — но вполне достаточно, чтобы Макдональд оказался вне подозрений, если биография его правдива. Неправдоподобно, что такой храбрый бескорыстный патриот замешан в таком деле.
— Этот командир полка, который рассказывал вам о Макдональдс… можете ли вы его немедленно вызвать? Харденджер холодно и задумчиво поглядел на меня.
— Считаете, что настоящего Макдональда заменил преступник?
— Не знаю, что и думать. Нужно еще раз посмотреть его биографию и проверить, действительно ли ее составил Дерри.