Черный сорокопут. Дьявольский микроб
Шрифт:
— Мы тщательно изучаем личное дело Макдональда, сэр. Обращаем внимание не на все, конечно. Я подумал, что это может вас заинтересовать.
Какая–то официальная переписка.
Я на самом деле заинтересовался. Но не так, как ожидал. Чем больше я узнавал о Макдональдс, тем более безвредным он мне представлялся. В личном деле находились копии написанных под копирку писем, ответов от коллег и различных научных организаций всей Европы, главным образом от Всемирной организации по вопросам здравоохранения при ООН.
Судя по этим письмам, Макдональд был высокоодаренным и высокоуважаемым химиком и микробиологом, одним из
Почти половина его писем адресована некоторым членам Всемирной организации по вопросам здравоохранения при ООН в Париже — в Стокгольм, Бонн, Рим.
Ничего вредного в них не содержалось, тем более что письма часто сопровождались подписью доктора Бакстера, что само по себе было достаточной гарантией. Хотя вся переписка тайно проверялась в Мортоне, но все ученые об этом знали. Я посмотрел дело и отложил в сторону, едва услышал телефонный звонок.
Звонил Харденджер. Голос его был мрачным, а его сообщение заставило и меня задуматься. Оказывается, кто–то позвонил в Альфингем и поставил условие полиции приостановить расследование на сутки, иначе с мистером Кэвелом может произойти очень большая неприятность. Они были уверены, что я исчез. Говорящий добавил, что представит доказательство местонахождения Пьера Кэвела, если сегодня полиция не приостановит расследования к шести часам вечера. И это оказалось еще не все.
— Что ж, нечто подобное мы и ожидали, — сказал я. — Мои намеки сегодня перед рассветом о якобы существующем прогрессе в расследовании напугали подозреваемых.
— Обольщаетесь, мой друг, — ответил Харденджер. — Вы только заложник.
Только повод. Звонили не в полицию, а вашей жене в отель «Вогоннер» и сказали, что если Шеф (назвали его полное имя, чин и адрес) будет вмешиваться, то она, Мэри, завтра утренней почтой получит пару ушей. И еще звонивший сказал, что хотя она замужем всего два месяца, но безошибочно признает уши мужа, если ей пришлют.
Я почувствовал, как у меня поднялись дыбом волосы на затылке, хотя это не относилось к обещанной операции с моими ушами. Я сказал осторожно:
— Обратите внимание на три пункта, Харденджер. Число знающих, что мы с Мэри поженились два месяца назад, невелико, а число знающих, что Мэри дочь Шефа, еще меньше. Но число знающих личность Шефа, кроме вас и меня, можно сосчитать по пальцам одной руки. Как мог преступник узнать подлинный облик Шефа?
— Вы это мне говорите? Это самое худшее, — глухо сказал Харденджер. Этот тип не только знает, кто такой Шеф, но даже знает, что Мэри единственная его дочь и что он в ней души не чает. Знает даже, что Мэри единственная в мире может оказать на него влияние. И она повлияет на Шефа, будьте уверены: абстрактные идеалы справедливости ничего не говорят женщинам, когда жизнь любимого в опасности. Все это очень скверно пахнет, Кэвел.
— Под самую завязку, — неохотно согласился я. — Предательством, предательством в высших кругах.
— Лучше, думаю, не говорить об этом по телефону, — торопливо проговорил Харденджер.
— Ладно, не буду. Пытались установить, откуда звонили?
— Нет еще. Но это пустая трата времени, как и в других случаях. — Он повесил трубку, а я все стоял, уставившись на телефон.
Шеф был назначен лично премьер–министром и министром внутренних дел.
О нем знали также шефы разведки и контрразведки — они были обязаны его знать по должности. Его знали
Я глянул на дверь и увидел троих в хаки. Стоявший в середине сержант поднял было руку к звонку, но, заметив меня, тут же ее опустил и сказал:
— Мне нужен инспектор Гибсон. Он здесь?
— Гибсон?.. — Я даже не вспомнил сразу, кем здесь считаюсь. — Я инспектор Гибсон, сержант.
— Мне надо кое–что передать вам, сэр, — он указал на пакет под мышкой, — но мне приказали сначала посмотреть ваши документы.
Я их показал, он передал пакет и, извиняясь, добавил:
— Мне приказано не спускать глаз с пакета, сэр. Старший инспектор Харденджер объяснил, что документы взяты из официальных материалов Клендона. Полагаю, строго секретные.
— Конечно.
Сопровождаемый сержантом, по бокам которого шли двое дюжих штатских, я перешел в гостиную, игнорируя гневный взгляд миссис Турпин. Сломал печать и раскрыл папку. В ней была еще одна сургучная печать для опечатывания после чтения бумаг секретного дела доктора Макдональда. Я, конечно, видел это личное дело раньше, когда был назначен в Мортон и принимал дела исчезнувшего Истона Дерри, но не обратил тогда на дело особого внимания. Да и не было причин для этого. А теперь они появились.
Дело было напечатано на семи листах стандартной писчей бумаги. Я перечитал его трижды. Ничего не пропустил в первый раз, еще меньше — во второй. Искал любой намек на какое–нибудь несоответствие в словах или фактах, на все, что могло бы мне дать любую зацепку, самую малую.
Вынюхивающий коммунистов сенатор Маккарти не смог бы перещеголять меня в рвении и подозрительности. Единственная странность, как упоминал Харденджер, — малое количество сведений о военной карьере Макдональда.
Кроме этого, я не нашел ни малейшего, даже тончайшего штриха, который мог бы мне как–то пригодиться. А ведь дело это составил Истон Дерри. И вот почти ничего, за исключением сноски внизу листа, сообщавшей, что Макдональд поступил рядовым в Территориальную армию в 1938 году, окончил службу в Италии в звании подполковника танковой дивизии в 1945–м. В начале следующего листа было приколото отношение о его назначении правительством на работу химиком в северо–восточной Англии в начале 1946 года. Так или не так составлял личные дела Истон Дерри? Что у него был за метод? Кто знает.
Острием перочинного карманного ножа, не обращая внимания на сержанта и его смущенное лицо, я открыл в верхнем левом углу клеенчатый уголок, скреплявший страницы. Под ним была тонкая проволочная скрепка, обыкновенная канцелярская скрепка. Я разогнул ее концы, освободил листы и осмотрел их, каждый в отдельности. Ни один лист не имел больше одной пары проколов от скрепки. Если кто–то открывал скрепку, чтобы вытащить лист, то вложил его обратно исключительно аккуратно. По внешнему виду папка выглядела так, будто к ней никто не притрагивался.