Черный список
Шрифт:
– Владик? Что случилось?
– Ничего, все в порядке. Звоню, чтобы ты не волновалась.
– Как вы долетели?
– Отлично.
– Как Лиля?
– Хорошо. Рита, я могу тебя попросить об одной вещи?
– О какой?
– Мне нужны фильмографии Доренко, Довжук, Юшкевича и Виктора Бабаяна. У вас ведь наверняка есть.
– Есть. А тебе зачем?
– Рита, мне нужно. Не задавай лишних вопросов. К тебе придет Сережа Лисицын, такой симпатичный мальчик лет двадцати пяти, отдай ему, ладно?
– Но я не понимаю, зачем, – упиралась Ритка с глупым упрямством.
–
– Ладно, сделаю, – сдалась она. – Беда с тобой, Стасов.
– Почему же?
– Да потому, что ты сам бы мог заниматься этими убийствами, если бы согласился работать у Бориса. А ты вместо этого валяешь дурака.
– Все, Рита, у меня жетоны кончились. Пока!
Я повесил трубку и направился в фотоателье. За стойкой на сей раз сидело юное создание лет семнадцати с немытыми волосами и небрежно подкрашенными глазами. Создание грызло орехи из пакетика и перебирало стопку квитанций.
– Здравствуйте, прелестное дитя, – сказал я, подходя к ней поближе. – А где ваш небритый компаньон?
– Это который?
Девушка лениво подняла глаза от своих квитанций и уставилась на меня с таким тупым выражением на лице, что я начал было сомневаться, понимает ли она, что перед ней живое существо, а не каменная глыба.
– А который вчера работал.
– А, Жорик… А его нету.
– Так. А когда будет?
Медленно, словно во сне, она подняла руку, поднесла к глазам часики и задумалась.
– Через сорок восемь минут.
Я тоже бросил взгляд на часы. Было двенадцать минут пятого. Забавная девчушка, могла бы просто сказать, что Жорик придет к пяти часам, так нет, выпендривается. «Через сорок восемь минут»! Надо же!
– Он точно придет? Мне имеет смысл ждать или он может и до завтра не появиться?
– Кто, Жорик? Он может, он такой.
Она снова уткнулась в квитанции, а я вышел на улицу и уселся на лавочке неподалеку. В конце концов, найти Жорика труда не составит, но нужно держать свое слово. Вчера я был здесь почти в половине шестого и обещал зайти сегодня в это же время. Так что до половины шестого небритый стукачок имеет право гулять, а уж потом я начну с ним разбираться, если нужно будет.
Просидел я на этой лавочке битый час. В четверть шестого в конце улицы показалась машина, темно-синие «Жигули», которая, взвизгнув, вывернула из-за угла и пулей подкатила к ателье. Из машины выскочил Жорик и начал торопливо запирать дверь. Похоже, боялся опоздать к визиту своего новоявленного командира. Стало быть, здорово струхнул вчера.
Через десять минут я покинул гостеприимную лавочку, унося с собой сведения о человеке, у которого есть аппаратура для ночной съемки, а также информацию о том, что испуганный Жорик и не подумал скрывать, кто это в городе завелся такой любопытный. Что ж, его болтливость оказалась мне на руку. Чем больше я «засвечусь», тем лучше.
Счастливый обладатель фотоаппаратуры для ночной съемки жил на другом конце
Первое разочарование не заставило себя ждать. Никита Гущин, имя которого мне назвал небритый Жорик, был в отъезде. Как выяснилось, он уехал почти две недели назад к своей невесте в Магнитогорск. Мать Гущина, худая, как жердь, изможденная и сварливая, разговаривала со мной сквозь зубы, не прерывая своего занятия – она закатывала в банки помидоры и огурцы. Не добившись от нее никакого толку, я уже собрался было попрощаться, когда заметил среди вывешенного на просушку белья две белые футболки, которые по размеру никак не могли принадлежать двадцативосьмилетнему молодому мужчине. Выходит, у Никиты есть брат или сестра. Это уже лучше.
Выяснить, что у Никиты Гущина есть пятнадцатилетний брат Толик и что сейчас он «шляется где-то на набережной», было делом пяти минут. В компании двух сестричек-близнецов из соседнего дома я прогулялся в центр города, где они и показали мне младшего Гущина, который упоенно строил из себя взрослого с сигаретой в углу рта и банкой пива в руках в окружении таких же малолеток, как он сам. Поблагодарив девочек и отправив их обратно, я подошел к развеселой компании и пристроился рядом, потягивая пиво и внимательно прислушиваясь к разговорам.
– А слабо Толянычу еще по одной? – ехидно подначивал здоровенный бугай с совсем еще детским лицом, но внушительной мускулатурой.
– Не слабо, – лениво цедил Гущин, сплевывая себе под ноги, – но халявщиков не люблю. Не фиг меня раскручивать.
– Наш миллионер копеечку бережет, – заржал мускулистый.
Остальные робко захихикали. Было видно, что бугая они уважают и побаиваются, но в то же время и с Толиком ссориться не хотят.
– Да ладно тебе, Леха, – примирительно сказал один из мальчишек. – Толяныч и так нас уж который день угощает. Совесть надо иметь.
– Вот именно, – одобрительно поддакнул Гущин.
Он допил пиво, небрежно швырнул банку мимо урны и не спеша поднялся со своего места.
– Пойду еще парочку возьму, – сказал он тоном, в котором ясно слышалось пренебрежение к своим нищим сотоварищам.
Толик Гущин оказался щуплым невысоким пареньком, и выражение затравленности пустило прочные корни на его прыщавом лице. Я понял, что он в этой компании, руководимой мускулистым бугаем Лехой, был «шестеркой» и мучился своей незаметностью и неавторитетностью. Однако сейчас положение изменилось. Толик угощал друзей пивом, и, как следовало из только что услышанного, уже не в первый раз. Завоевывает внимание. А на какие, интересно, деньги? То, что я видел у него дома, никак не походило на высокое благосостояние. Ворует, что ли? Очень любопытно. Если бы он действительно воровал, то его ставки в этой гнилой команде и так были бы высокими, подростки на воровскую романтику покупаются легко. Откуда же тогда это выражение забитости и затравленности? Первая кража, первый доход?