Черный троллейбус

Глебов Дмитрий

Вальтер Михайлович уже давно натыкался на разные загадочные знаки. Находил смысл в надписях на заборах в различных частях города. Они, лаконичные и нецензурные, превращались для него в целостное послание. Только о чем оно — он не ведал.

Трижды под ноги ему падали волнистые попугайчики. И всякий раз были эти зеленые птички абсолютно мертвыми.

В последнее время он постоянно чего-то ждал, но стеснялся признаться в этом пацанам. Про попугаев тоже не говорил. Переживал, что через него они снова втянутся в неприятности. А так, может, и пронесет. Не зацепит.

Как-то

Валя стоял на остановке. Ветра не было. Птицы не пели. Попугайчики не падали. Только хорошо знакомый, все подступающий скрип. Вальтер Михайлович оглянулся — вообще никого, пустота. Как он оказался в этой части города?

Неважно.

Это за ним.

Дождался.

Отмучился.

Вернувшись из Мудрова, Костет каждую неделю ходил в лесопарк. Подолгу стоял у березки, под которой покоились разбитые Настюхины кости. Больше ведь ничего от нее не осталось. Только мука эта костяная.

Береза была точно такой же, как и в прошлом году. Ничего сверхъестественного с ней не происходило. А должно было? Нет, ну ведь столько всего вокруг эдакого. И мистического, и не очень. Ходорковский вон вчера в тюрьме повесился.

Почему бы тогда и березке не заговорить человеческим голосом? И где теперь Настюха? Хорошо ли ей живется в загробном мире? Жаль, что так и не смог за нее отомстить. Подпортил крови мерзавцам, но этого, блядь, мало. Хорошо, да не то. Вот бы еще что-нибудь сделать. Он бы сделал. Не упустил бы возможности.

Когда она только появится, пидораска, Цой эта. И появится ли вообще. Может, хватит ума не высовываться. У них теперь завидные запасы нановодки, так что они ее быстро на место поставят. В случае чего.

Такие мысли дрессированными цирковыми хищниками проносились по арене Костетовой головы. Он стоял у заветной березы и никак не мог их утихомирить. Настроиться на нужный лад.

Зазвонил телефон. На экране высветилось имя звонящего, отчего жиденькие Костетовы усы встали дыбом. Имя, которое он явно не вносил в свою трубку. И не имя вовсе, а должность.

Костету звонил Кондуктор. Причем мелодия звонка тоже была специфическая — похоронный марш Шопена. Могли бы что-нибудь пооригинальней придумать.

Костет сглотнул слюну и приложил трубку к уху:

— Слушаю.

Г Л А В А XV

Каждый демон — это прежде всего артист!

Кондуктор Тюленев

То, что шипит в углу

Действующие лица:

Борис Андреевич

Валя

Лена

Гришка

Кондуктор

Комната. Вплотную к стене стоит малиновый диван с несколькими оранжевыми заплатками. Слева от него — маленький холодильник «Атлант». Справа — тумбочка. Еще правее — большой двустворчатый шкаф. Перед диваном — журнальный столик. Больше в комнате никакой мебели нет. Зато есть окно. А еще — обои с абстрактным растительным узором.

Если пялиться в них

неотрывно, можно увидеть что-нибудь интересное. Чаще всего это пожилой дворник Борис Андреевич, только что обратившийся в мышиную веру. Черты его исполнены мученической торжественности. Словно бы он отравился паленой водкой за здравие своего писклявого бога.

Согласно преданию, мышиный господь создал планету из овсяного зернышка и тут же прогрыз в ней нору до самого рая (ада мышиной религией не предусмотрено). Только праведники обнаружат тщательно замаскированный порог райской норы. Только праведники. И только по запаху.

Валя, парень двадцати девяти лет, снимает эту комнату что-то около года. Раньше он часто смотрел в обои, но после возвращения из Мудрова избегает Бориса Андреевича.

Пока что в комнате темно, и мы не видим никакой мебели. Обоев мы бы не увидели при любом раскладе, потому что их нет. Вместо стены, на которую они должны были быть наклеены, — край сцены. Так что, когда герои всматриваются в растительные узоры, на самом деле они смотрят вам прямо в глаза.

Но вот дверной замок кряхтит и щелкает, после чего в комнату вваливаются двое — хорошо знакомый нам Валя и совершенно пока незнакомая Лена. Валя включает свет, закрывает дверь, несколько раз сильно дергает ручку, проверяя надежность замка. Тем временем Лена быстрыми шагами идет к дивану и падает на него, уставившись перед собой.

Предполагается, что она смотрит в стену, но по правде, вы поняли, — в зрительный зал. На вид ей дашь не больше двадцати трех. Валя просто бледный, а вот у Лены кожа так прямо и вовсе бледно-зеленоватая, под цвет обоев, которые мы не видим.

Лена (не отрывая взгляда от обоев). Кажется, получилось. Кажется, убежали...

Валя (подбегает к окну и пристально высматривает кого-то на улице). Никого. Не понимаю, почему они нас так легко отпустили.

Лена. Меня сейчас стошнит.

Валя. Давай покажу, где туалет.

Лена (взволнованно). Не надо! Не хочу оставаться одна.

Валя. Могу предложить пакет. Потом мы его завяжем и спрячем в другой пакет, который тоже завяжем. Двойная защита. А потом положим его в тумбочку. И все. Никакого запаха. Выбросим, когда появится настроение. Настроение выбросить пакетик с блевотой.

Лена. Спасибо, но не надо. Уже не тошнит. Прошло.

Валя. Тогда, может, водки выпьем? Раз не тошнит.

Лена кивает.

Валя достает из тумбочки пару стаканов. Из холодильника — водку, хлеб и вареную колбасу. Делает бутерброды, отрезая неровные толстые куски колбасы, не так давно принесенной Костетом. Небрежно наливает себе и Лене по полстакана. Мы видим, что руки его дрожат.

Подает Лене стакан и бутерброд, усаживается рядом с точно таким же комплектом. Теперь он тоже вглядывается в стену, будто она — плазменный телик. Выпивает свою порцию, морщится, закусывает. Лена не пьет. Ставит стакан на маленький холодильник, как на тумбочку. Сверху накрывает стакан бутербродом. Ее отвлекли обои.