Черный тюльпан
Шрифт:
Таким образом, когда Роза своей легкой ногой ступила на последнюю ступень лестницы, Бокстель еще более легкой рукой касался замка ее комнаты. И в этой руке, можно догадаться, он держал поддельный ключ, который открыл комнату Розы с такой же легкостью, как и ключ настоящий.
Вот почему мы в начале этой главы и сказали, что молодые люди очень нуждались в покровительстве судьбы.
XXIV. Черный тюльпан меняет владельца
Корнелиус остался на том же месте, где стоял, прощаясь с Розой, стараясь
Прошло полчаса.
Уже первые прозрачные голубоватые лучи проникли сквозь решетку окна в камеру Корнелиуса, когда он вдруг вздрогнул от поднимавшихся по лестнице шагов и донесшегося до него крика. Почти в тот же момент его лицо встретилось с бледным, искаженным лицом Розы.
Он отшатнулся назад, тоже побледнев от ужаса.
— Корнелиус, Корнелиус! — кричала она, задыхаясь.
— Боже мой, что случилось? — спросил заключенный.
— Корнелиус! Тюльпан!..
— Что тюльпан?
— Я не знаю, как сказать вам это!
— Говорите же, Роза, говорите!
— У нас его отняли! У нас его украли!
— У нас его отняли! У нас его украли! — вскричал Корнелиус.
— Да, — сказала Роза, опираясь о дверь, чтобы не упасть. — Да, отняли, украли.
И силы покинули ее. Она упала на колени.
— Но как это случилось? — спросил Корнелиус. — Расскажите мне, объясните мне…
— О, я не виновата в этом, мой друг.
Бедная Роза, она не решалась сказать мой любимый друг.
— Вы его оставили одного? — сказал печально Корнелиус.
— Только на один момент, чтобы пойти к нашему курьеру, который живет шагах в пяти от нас, на берегу Вааля.
— И на это время, несмотря на мои наставления, вы оставили в дверях ключ, несчастное дитя!
— Нет, нет, это меня и удивляет, я не оставляла в дверях ключа, я все время держала его в руках и крепко сжимала, как бы боясь потерять его.
— Тогда как же это все случилось?
— Я сама не знаю. Я отдала письмо своему курьеру: он при мне уехал. Я вернулась к себе, дверь была заперта, в моей комнате все оставалось на своем месте, кроме тюльпана, который исчез. Кто-нибудь, по всей вероятности, достал ключ от моей комнаты или подделал его.
Она задыхалась, слезы прерывали голос.
Корнелиус стоял неподвижно с искаженным лицом, слушая ее почти без сознания, и только бормотал:
— Украден, украден, украден, я погиб…
— О, господин Корнелиус, пощадите! — кричала Роза. — Я умру с горя.
При этой угрозе Корнелиус схватил решетку окошечка и, бешено сжимая ее, воскликнул:
— Нас обокрали, Роза, это верно, но разве мы должны из-за этого пасть духом? Нет! Несчастье велико, но, быть может, еще поправимо. Мы знаем вора!
— Увы! Разве я могу сказать с полной уверенностью?
— О, я-то уверен, я вам говорю, что это — мерзавец Якоб! Неужели мы допустим, Роза, чтобы он отнес в Гаарлем плод наших трудов, плод наших забот, дитя нашей любви? Роза, нужно бежать за ним, нужно догнать его.
— Но как все это сделать, не открыв отцу, что мы с вами в сговоре?
— Откройте мне эту дверь, Роза, откройте мне эту дверь, и вы увидите, я это сделаю! Вы увидите, я разыщу вора; вы увидите, я заставлю его сознаться в своем преступлении! Вы увидите, как он запросит пощады!
— Увы, — сказала, зарыдав, Роза, — как же я вам открою? Разве у меня ключи? Если бы они были у меня, разве вы уже не были бы на свободе?
— Они у вашего отца, они у вашего гнусного отца, который уже загубил мою первую луковичку тюльпана. О негодяй, негодяй! Он соумышленник Якоба!
— Тише, тише, умоляю вас, — тише!
— О, если вы мне не откроете! — закричал Корнелиус в порыве бешенства. — Я сломаю решетку и перебью в тюрьме все, что мне попадется!
— Мой друг, сжальтесь надо мной!
— Я вам говорю, Роза, что не оставлю камня на камне!
И несчастный обеими руками, сила которых удесятерилась благодаря его возбуждению, стал с шумом бить в дверь, не обращая внимания на громкие раскаты своего голоса, который звонко разносился по винтовой лестнице.
Перепуганная Роза напрасно старалась успокоить эту неистовую бурю.
— Я вам говорю, что я убью этого мерзавца Грифуса, — рычал ван Берле, — я вам говорю, что я пролью его кровь, как он пролил кровь моего черного тюльпана.
Несчастный начал терять рассудок.
— Хорошо, хорошо, — говорила дрожащая от волнения Роза, — хорошо, хорошо, только успокойтесь. Хорошо, я возьму ключи, я открою вам, только успокойтесь, мой Корнелиус.
Она не докончила: раздавшееся вдруг рычание прервало ее фразу.
— Отец! — закричала Роза.
— Грифус! — завопил ван Берле. — Ах, изверг!
Никем не замеченный среди этого шума, Грифус поднялся наверх. Он грубо схватил свою дочь за руку.
— Ах, ты возьмешь мои ключи! — закричал он прерывающимся от злобы голосом. — Ах, этот мерзавец, этот изверг, этот заговорщик, достойный виселицы. Это твой Корнелиус. Так ты соумышленница государственного преступника! Хорошо!
Роза с отчаянием всплеснула руками.
— А, — продолжал Грифус, переходя с тона яростного и гневного на холодный иронический тон победителя. — А, невинный господин цветовод! А, милый господин ученый! Вы убьете меня; вы прольете мою кровь! Очень хорошо, не нужно ничего лучшего. И при соучастии моей дочери? Боже мой, да я в разбойничьем вертепе! Ну, хорошо. Все это сегодня же будет доложено господину коменданту, а завтра же узнает обо всем этом и его высочество штатгальтер. Мы знаем законы. Статья шестая гласит о бунте в тюрьме. Мы покажем вам второе издание Бюйтенгофа, господин ученый, и на этот раз хорошее издание! Да, да, грызите свои кулаки, как медведь в клетке, а вы, красавица, пожирайте глазами своего Корнелиуса! Предупреждаю вас, мои голубки, что теперь вам уже не удастся благополучно заниматься заговорами. Ну-ка, спускайся к себе, негодница! А вы, господин ученый, до свидания; будьте покойны, до свидания!