Черный Василек. Наекаэль
Шрифт:
– Не прятаться же нам по лесам всякий раз, как очередной напыщенный гусь приедет к нам поглазеть на жизнь крестьян? – Скептично ответила женщина.
– Так от каждой тени шарахаться будем, а жизнь-то продолжается. Тем более, не понятно, сколько он у нас пробудет.
– Ага. – Ответила Алиса, и принялась собирать с земли вещи. Повозившись немного, она помялась, и продолжила. – Знаешь, я тоже хотела бы побывать в какой-нибудь сказке.
– Так хочешь найти принца? – Усмехнулась женщина, радуясь переводу
– Вовсе нет! – Смущенно ответила девушка. – Но если это обязательно, то я не против.
– Ах-ха-ха. – Рассмеялась мама.
– Что? – Переспросила Алиса. – Я разве что-то не то сказала?
– Не-а, просто представила, как тяжело тебе будет привыкать к жизни в прекрасном замке, окруженной слугами. – Девушка замерла, не донеся щетку до сумки, и задумалась.
– Пойдем, принцесса. – Сказала женщина, взяла дочь за руку, и потянула за собой.
Далеко отсюда…
– Ей, Венс, подойди, толкни этого школяра. – Толстый трактирщик плюнул на тряпку и тщательно протёр ею дно и стенки стакана.
– А с шиво ты взял, шо он учёный, Мате?
– А кем он ещё может быть, дубина? – Слабоумие вышибалы, казалось, прогрессировало день ото дня, и хозяин уже сам иногда жалел, что поддался искушению и нанял самого глупого здоровяка из всех.
– Он одет в рясу, рядом с ним лежит огромный этот, как его там… короб евойный для бумажек. Но главное, дурень, что он спит там, где порядочный человек должен есть.
– Ооооо. – Крепыш многозначительно протянул, подошёл к спящему и принялся потряхивать его из стороны в сторону. – Ануу!.. подыма-айся!
– А? – Парень открыл болотно-зелёные уставшие глаза, обрамленные синяками, и, улыбнувшись, недоумевающе оглянулся. – Простите, любезнейший, кажется, я заснул.
– Ба! – трактирщик взмахнул руками - Венс, да он профессор. – Стены помещения дрогнули от смеха, которым разразился весь зал.Смеялся и парень, искренне и задорно, что не ушло от внимательного глаза хозяина.
По правде говоря, трактирщик ошибся, приняв одежду гостя за рясу. Это был её укороченный и сильно изменённый вариант с упором в удобство носки. Сам же человек роста был среднего, телосложения такого же, да и вообще в глаза бросались только хорошие ботинки и ящик, который он носил с собой. Лицо его было выбрито не очень гладко и не очень ровно, а впалые щёки и острые скулы местами покрывала грязь. В этом плане путник вообще весь был несколько запылён.
– Это не общественная спальня, а мой постоялый двор. Заказывай чего, али выходи вон, чтоб места не занимать. – Мате аж раздулся, хотя было заметно, что он смягчился и подобрел.
Парень обвёл взглядом полупустое помещение, в котором, помимо его были заняты только две лавки.
– А что в
– Ты, умник, не ёрничай, давай. Деньга-то есть? А то по одёжке не скажешь.
– Деньги? Есть, почему нет? – он достал из-под балахона мешочек и мелодично им потряс, от чего лицо трактирщика разгладилось вконец.
– Вот оно как. Ну что ж, тогда, чего изволите?
– А известно ли тебе, юноша, что чревоугодие это грех? – насмешливо спросил Мате, окидывая взглядом горку пустых блюд, оставшуюся перед гостем.
– Я, господин, если вам интересно - посетитель вытер губы какой-то тряпкой, извлечённой из кармана, и сыто откинулся на стену, - ученик семинарии, потому разбираюсь в этом как бы не больше вашего. Но, к счастью, - он оглянулся на притихших мужиков, с интересом вслушивавшихся в диалог, - я всё ещё послушник, - стены повторно вздрогнули от смеха.
– А как вас зовут, уважаемый? – хозяин подождал, пока прекратятся смех и ехидные замечания.
– Моё имя Генрик, и родом я из села Рид, что в Айхштеттской епархии.
– Далече. – Корчмарь что-то прикинул в голове. – Отсюда дней 20, ежели пешком, или с десяток по реке. Мой брат в том направлении ходил, с обозом, так сказать, а у сестры в Айхштетте родился первый муж.
– Этот, што гход тому как приставился? – просипел кто-то из сидящих.
– Да, Абель, именно тот.
– А путь куда держите? – Мате опять повернулся к Генрику.
– В Кишбайч. Хочу попытать счастья в большом городе. – Юноша мечтательно улыбнулся.
– Ну, хах, в пути вы, видимо долго, а конца-края ему так и не видно. Отдохнуть бы. Вам, послушникам же женщины не запрещены?
– А как же? Не запрещены, конечно. – Гость маслянисто улыбнулся. – Господь же сам говорил: «Плодитесь и размножайтесь!». Так что вы все, господа, - Генрик опять повернулся к другим постояльцам, - когда бабу на сеновал тащите считай, святым делом занимаетесь и прославляете имя Его.
– Ахахахахах, - мужики в корчме едва не задыхались, - мы шо, пошитай пошти что швятые. А давай к нам в церковь, вместо Алисандера, или как его там. Его побьем, а тебя посадим. Аххахаха.
– А что, денег хватит? Ты, вроде не богач. – Трактирщик, единственный, оставшийся серьёзным, явно заинтересовался клиентом.
– А у тебя вроде не столичный бордель. – Генрик насмешливо выгнул брови и кинул хозяину в руки мешочек.
– Тебе считай, повезло, парень. – Ухмылялся Мате. – В нашу паству прибыла свежая кровь, послушник. Правда, в чужой монастырь со своими порядками не суются, так ведь? А вот наша юная леди так не считает, так что, боюсь, придётся тебе организовать для дамы проповедь о послушании.