Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Шрифт:
Мы достигли источника, когда солнце уже выкатилось из–за верхушек деревьев. Он бил между двумя склонившимися друг к другу и напоминавшими каменный шалаш высокими валунами. Они не были заснежены и блестели от влаги, наверное, чудотворная вода их разогрела, и по стенкам каменного шалаша снизу вверх поднимался пар.
Мы увидели даже жуков, самых настоящих пестрых жуков посреди зимы, которые • ползали вверх–вниз по солнечной стороне валунов.
— Цветы! — воскликнул Тенгери. — И трава, отец, настоящая высокая трава. А вон там еще два цветка!
— Сам видишь, Тенгери, это чудесный
Мы разделись и вошли в воду.
Тенгери кричал от радости, хлопал в ладоши, нырял, брызгался и шалил. Иногда мы отходили друг от друга всего на несколько шагов, а разглядеть лица уже почти не могли — такой густой пар стоял над водой.
— А рыба здесь водится, отец?
— Нет, Тенгери!
— А почему не водится?
— Не знаю, Тенгери.
Только мы захотели выйти из воды, как сквозь облако пара просунулась морда могучего медведя: он лениво зашлепал лапами по камням, поднял косматую башку, принюхался и испустил ужасный рев.
Мы стояли в воде, не смея пошевелиться.
Зверь обходил источник по узкой каменистой осыпи вокруг валунов, встревоженный, но нерешительный.
— Наши кинжалы, отец!
— Тихо! Ни с места!
— А наши луки, отец?
— Не тревожься, Тенгери, веди себя спокойно.
Я попытался осторожно приблизиться к тому месту, где лежало наше платье и оружие. Делая маленькие неслышные шажки, я не спускал глаз со зверя. Вот я уже совсем близко.
Вдруг медведь остановился, встал на задние лапы и сквозь облако пара уставился на меня.
Мы смотрели друг другу прямо в глаза. С каменной стены мне на шею упало несколько холодных капель. Я невольно вздрогнул — и медведь тут же шлепнул правой лапой по теплой воде! Брызги разлетелись во все стороны. Медведь встряхнулся, зарычал и отступил на шаг назад, словно эта вода чем–то ему не понравилась.
— Медведи умеют плавать, отец?
— Нет, — ответил я, а сам подумал: «Эх, знал бы ты, сынок, что медведи без труда переплывают самые глубокие и широкие реки!»
Но чем–то этот чудотворный источник, этот дар богов, который вообще–то был всего–навсего маленьким озерцом, медведя испугал; иначе эта огромная зверюга, проснувшаяся во время зимней спячки от голода, давно уже прыгнула бы в источник — и чем бы это для нас кончилось, мне не хотелось даже гадать.
Тенгери стоял в воде, вытянувшись как стрела. То, что он не закричал от страха и не заплакал, я объяснял тем, что этот медведь, как и все медведи, выглядел довольно добродушным, глуповатым и беспомощным. Как он все время озирался, как опасливо шлепал лапой по воде! Неопытный мальчик мог принять такие движения за трусоватость и опасности не ощущать.
Над нами закружил коршун. Бурое чудище подняло башку и испустило к небу злобное рычание. В то же мгновение я потянулся за луками и кинжалами, лежавшими на берегу у самой воды.
Медведь, что–то учуяв, сразу же бросился в ту же сторону.
— Отец! Отец!
Луки треснули под его лапами, стрелы он расшвырял в разные стороны. Но кинжалы мне все–таки удалось схватить. Оказавшись вновь на самой
И только теперь Тенгери расплакался.
Я обнял мальчика и сказал:
— А вот теперь тебе бояться нечего. Разве ты не помнишь, что я тебе говорил: посреди суровой зимы с ее снегами и морозами этот источник богов — островок вечного лета с травой и цветами.
— Но как же медведь, отец, как же медведь?
— Он, подобно зиме, тоже бессилен против источника богов, Тенгери. Вода защитит нас.
Мальчик перестал плакать.
— А когда он уйдет, отец?
— Когда он устанет, Тенгери. Ведь это мы спугнули его, прервали его зимнюю спячку, — ответил я, сам в это нисколько не веря. Но что мне было ему сказать?
Медведь же тем временем разлегся на камнях и вполне дружелюбно поглядывал в нашу сторону сонными глазами; могло даже почудиться, что он подслушал наш с Тенгери разговор и решил подыграть нам.
— А если он останется здесь на целый день, а потом еще и на ночь, отец? Что тогда?
— Тогда и мы пробудем в воде весь день и всю ночь! Вода теплая и очень полезная, Тенгери.
Это тоже не до конца правда: кто пробудет в воде чересчур долго, начинает терять силы.
Зверь совсем закрыл глаза. Попытаться заколоть его сонного? Вдруг он впал в спячку на этих самых камнях? Но выйти из озерца совершенно незаметно для него нам не удастся.
— Я убью его, Тенгери, — сказал я. Вообще–то мне хотелось добавить: «По крайней мере попытаюсь». Но к чему мне нагонять страху на и без того перепуганного мальчика?
— Подожди еще, отец!
Мы стояли, прижавшись друг к другу, Тенгери по горло, а я по пояс в воде. Иногда я погружался в воду по плечи: на маленькое озерцо уже пала тень от валунов, и воздух заметно похолодал. Еще некоторое время спустя я взял в обе руки по кинжалу и стал осторожно приближаться к зверю, который, как мне показалось, уснул. Мне, конечно, было известно, что спящие медведи отлично воспринимают на слух все, что происходит вокруг, но пока мы в воде озерца, опасность не слишком велика. И разве мой отец не убил медведя кинжалом? К тому же не простого, а раненного стрелой Есугея, отчего он особенно разъярился. Надо только сразу, с первого же удара попасть прямо в сердце! Только об этом должны быть все мои мысли — только о сердце медведя, и больше ни о чем!
Приблизившись к медведю на расстояние шага, я занес руку с кинжалом…
И тут зверь поднял голову.
Его жуткие глаза!
Его устрашающие зубы!
Его рычание!
Какая–то тень метнулась в мою сторону.
Рука с кинжалом замерла в воздухе. Между лопатками зверя — копье! Кто–то спрыгнул с валуна и всадил в тело хищника еще одно копье. Хлынула кровь, много крови, и косматая башка упала на теплые камни, а злые глаза безжизненно уставились на темно–серое небо.
И тут мы услышали смех стоявшего неподалеку от воды незнакомца. Скорее, даже не смех, а хихиканье, потому что незнакомец оказался тщедушным человечком в старой–престарой меховой шубейке и немыслимом тряпье на голове.