Черный ворон

Вересов Дмитрий

По этой же причине у Павла там не появилось новых друзей, даже приятелей, за одним, пожалуй, исключением. Здесь был случай даже забавный – Малыхин, комсомольский вожак откуда-то с Урала, явно рвался зацепиться за город и за институт, сделать хорошую карьеру. Он с первых дней начал обхаживать Павла, набиваясь ему в друзья. Это было так очевидно, так наивно и простодушно, что Павлу сделалось даже смешно – и он чуть-чуть допустил к себе Малыхина и изредка захаживал к нему в общежитие перекинуться в картишки или выпить винца и послушать малыхинские излияния по части организации безоблачного будущего. Первый раз это было накануне

Нового года, второй раз – в конце февраля, через месяц после исторической свадьбы Ванечки Ларина у них на даче.

Еще студентом этот Малыхин каждое лето наведывался на разработки уральских самоцветов, чемоданами вывозил оттуда яшму, орлец, малахит, реализуя их здесь по каким-то своим каналам и получая неплохой приварок к стипендии. Потом у него вышла какая-то неприятность, и с очередных гастролей он вернулся с пустым чемоданом и побитой рожей. Впрочем, унывал он недолго, распродал оставшийся запасец и переключился на другой регион. Взяв себе тему по памирской хрусталеносной зоне, он свел знакомство с ребятами из душанбинского треста «Самоцветы» и уже два лета выезжал туда в поля. Таким образом он убивал сразу двух зайцев – набирал научный материал и разживался материалом для коммерции. На смену уральским камням пришли лалы, турмалины, топазы, благородная шпинель и гранаты.

Во время второго визита Павла, как раз, в день стипендии, Малыхин с гордостью слегка подвыпившего человека продемонстрировал ему свою действительно небезынтересную коллекцию. Был среди них один не очень броский камешек, голубой, мутноватый, с трещинками, при виде которого у Павла участился пульс. Он сразу понял, что это за камень, но для проверки легонько провел им по другим камням, по лежавшему рядом стальному ножу. Алмаз.

Тот алмаз, который Павел держал в руках, явно относился к числу технических и в ювелирном смысле ничего ценного собой не представлял. Но ювелирные достоинства интересовали Павла в последнюю очередь. Цвет! Изменение цвета, как правило, показывает наличие, пусть самое ничтожное, какой-то примеси. А это может дать самое неожиданное изменение физических характеристик. В том числе и тех, которые больше всего интересовали Павла.

– Ну что? – самодовольно спросил Малыхин. – Понравился алмазик?

– Занятная штучка, – ответил Павел со всей небрежностью, которую мог осилить. – Тоже оттуда?

– Ага, – сказал Малыхин. – Прихватил из любопытства.

– Одолжишь покрутить? – тем же тоном спросил Павел.

– Зачем одалживать? Дар-рю! – великодушно заявил Малыхин. – У меня таких еще штук несколько. Хоть все бери. Русскому человеку для друга ничего не жаль.

– Ну я не именинник и не девица, чтоб мне подарки делать, – сказал Павел. – Ты коньячок употребляешь?

– Я-то? – Малыхин лукаво усмехнулся. – Хороший, под хорошую закусочку, с хорошим человеком. Павел вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Одевайся. Что тут поблизости есть из приличного? «Фрегат»? «Лукоморье» ?

Малыхин сморщился.

– О чем ты говоришь? Какое, к чертям, «Лукоморье»? Сейчас ловим тачку, я тебя в такое место отвезу – закачаешься!

– В какое?

– Увидишь. Как говорится, бензин ваш – идеи наши. Если только сегодня Петрович у дверей – мы увидим небо в алмазах...

В ресторанах Павел бывал нечасто. Несколько раз в студенческие годы, отметить конец сессии или начало учебного года, потом на паре банкетов по разным поводам, на свадьбе у приятеля –

и все. Это была не его стихия. Зато Малыхин чувствовал себя, как рыба в воде. Петрович, оказавшийся на службе, мгновенно распахнул перед ним дверь, кинув в очередь алчущих:

– У товарищей заказано!

За это Малыхин что-то сунул в выставленную ладошку, и они с немного смущенным Павлом прошествовали в гардероб и далее в зал, встретивший их раскатом балалаек, звоном посуды и нестройным гулом голосов.

– А-ля рюс. Уважаю! – сказал Малыхин, садясь за свободный столик. Несмотря на очередь за дверями, таких столиков было довольно много.

Они заказали коньяку, салат, осетрины на вертеле. Малыхин продолжал что-то говорить, но Павел не слушал его. Ему стало скучно. В немилом месте, с немилым человеком, под немилую музыку... «Я готов отдать весь „а-ля рюс“, особенно в ресторанном варианте, за...» – неожиданно подумал он. За что же? Ну, хотя бы за «Полет валькирий».

– Павел? Вот не ожидала...

Милей этого голоса в природе быть не могло. Он поднял голову, и глаза подтвердили: она.

С той встречи в январе он не виделся с Таней Захаржевской, но образ ее преследовал его весь месяц, возникая, по большей части, неожиданно, в те минуты, когда он вовсе не думал о ней.

Несколько раз ему виделся один и тот же сон: он катит с высокой крутой горы, лыжи легко и уверенно несут его, скорость нарастает, ему жутко и весело. А впереди и внизу маячит ее зимняя джинсовая куртка, а над курткой – копна медных волос. Она не оборачивается, но знает, что он сзади, и машет ему палкой, зовя за собой. Он отталкивается сильней, все набирает скорость, но расстояние не уменьшается, и все не кончается склон. Наконец он отрывается от поверхности и летит, летит – сначала вверх, а потом вниз. Ниже, ниже и быстрее. Тает свет, и перед ним распахивается густеющая чернота, в которой все ярче светятся ее волосы. «Обернись же, посмотри на меня!» – без слов молит он. И вот она поворачивается, и золотое, нестерпимо яркое сияние ее глаз ослепляет его. Он вскрикивает – и просыпается...

Он ругал себя, что в тот раз не договорился с нею о встрече, не узнал, как можно разыскать ее. Один раз он позвонил на квартиру Захаржевских и спросил Таню. Подошла ее мать, сказала, что Таня там почти не бывает, и поинтересовалась, кто спрашивает и что передать. Отчего-то Павел смутился, как школьник.

– Я вообще-то Никиту разыскиваю, – сказал он, представившись. – Потерял, понимаете, его московские координаты. Вы не подскажете, как с ним связаться?

Еще прежде, на каникулах, он несколько раз пытался вывести Ника на разговор о Тане – исподволь, как бы в развитие какой-нибудь другой темы. Ему очень не хотелось раскрывать перед Таниным братцем свою в ней заинтересованность.

Ник, обычно такой словоохотливый, отмалчивался либо ограничивался короткими, туманными и совсем не добрыми намеками, что побуждало Павла незамедлительно сменить тему.

Ванечка Ларин, напротив, охотно говорил о Тане, к которой относился с явной симпатией. Но, как выяснилось, знал он о ней немногим больше Павла, да и не особо интересовался – у него была своя Таня. И какая!.. С тех пор как молодожены уехали с дачи в Солнечном, Павел с ними больше не встречался. Все не получалось...

– Да вот, приятель затащил, – сказал он, как бы оправдываясь и указывая на Малыхина. Тот сидел, радостно вытаращив глаза.